Три желания женщины-мечты. Дарья Донцова

«национальность» значилось: русская. Фамилия тоже была другая. У пуштанов простые имена: Вера, Галина, Валентина, Петр, Сергей, а вот фамилии заковыристые, на них сразу обратишь внимание: Комани, Лавини… Детям, отправленным в интернат, давали фамилии: Федоров, Кузнецов, Михайлов. Мама получила высшее образование, стала историком, кандидатом наук, работала в вузе, студенты ее обожали, даже провожали после лекций домой. Вера Дмитриевна писала учебники, но у нее была мечта – издать историю своего народа, поэтому она потихоньку собирала материал, не афишируя то, чем занимается. Как многие люди, пострадавшие от репрессий, мама боялась властей, думала, что ее труд никогда не издадут, но все равно продолжала свою работу. Ей очень хотелось поговорить с теми, кто остался в живых, но взрослых пуштанов почти всех истребили, а детей распихали по приютам, поменяв их личные данные. Повторюсь: поиски были очень затруднены, однако мама не сдавалась. Ей в голову пришла гениальная догадка: часто младенцам, подброшенным на порог домов призрения, дают фамилии, как у директора учреждения. Может, и с малышами пуштанов поступили так же? Она получила доступ к нужным архивам, сидела в них не один год и в конце концов составила список. Конечно, далеко не полный, в нем было всего двенадцать фамилий. Долго рассказывать, как мама по крупицам собирала сведения о ребятах…

      – Елизавета Комани вместе с сотрудником МГБ Семеном спасли часть взрослых пуштанов от смерти, – напомнила я. – Вера Дмитриевна могла связаться с ними.

      Григорий Андреевич развел руками.

      – Тогда она ничего не знала о геройском поведении Елизаветы, понятия не имела о ее подвиге. Веру увезли в детдом одной из первых, ей не довелось жить в гетто. В общем, мама стала связываться с детьми, прошедшими через интернаты. Естественно, на тот момент, они уже выросли, обзавелись семьями.

      – Наверняка не все согласились общаться с историком Васькиной, – предположила я.

      – Увы, да, – помрачнел бизнесмен. – Кое-кто говорил Вере Дмитриевне: «Что за бред? Я русский, вали отсюда, тетя». Помню, как она приехала со встречи с одним мужиком очень расстроенная. Я спросил: «Этот тоже отрицал, что он пуштан? Вот трус!» И знаете, что услышал в ответ? «Не следует осуждать людей, – укорила меня мама. – Пареньку исполнилось тринадцать, когда его оторвали от родителей. Стукни ему четырнадцать, был бы расстрелян, закопан во рву. Такой страх навсегда в душе поселяется».

      Васькин помолчал и продолжил рассказ:

      …Но были люди, которые бросались обнимать Веру Дмитриевну, выкладывали ей все, что помнили о своих семьях. А когда она приехала к Валентине Семеновой, та поведала ей про героизм Лизы Комани.

      У Валечки была очень трудная судьба. Ее мать рано умерла, отец женился второй раз на тетке с двумя детьми. Новая его супруга оказалась классической мачехой, она изводила падчерицу. Как-то ночью Валя лежала в своей кровати, отгороженной от общего зала занавеской, и вдруг услышала возню,