Цветок яблони. Алексей Пехов

возле кухонь. Наш район, по счастью, эта дрянь не затронула. Обещай, что найдешь меня и позовешь, когда ей станет лучше.

      – Обещаю, – его зеленые глаза казались черными в тусклом свете сгущающихся сумерек.

      – Я хочу ее увидеть, – чуть склонил голову Тэо.

      – Ты же слышал…

      – Я асторэ. Не человек. Ее дар не подчинит мое тело. Быть может, я смогу помочь.

      – Не сможешь, – с сожалением ответил ему треттинец. – Но, возможно, она поймет, что ты пришел навестить ее. Быть может, это пойдет на пользу ее войне. Давай попробуем.

      Тэо понял, что входит в комнаты Шерон с осторожностью, едва ли не робостью человека, который пришел навестить тяжело больного, а может и умирающего.

      Раздраженное шипение Лавиани осталось по ту сторону двери. Акробат, прежде, чем сделать следующий шаг, осмотрел комнату.

      Стол завален грязной посудой и бесконечным количеством пустых винных бутылок. Часть из них валялись на полу, одна укатилась вообще на балкон, и теперь ее припорошил снег.

      Он перевел взгляд на Мильвио, и тот пожал плечами:

      – Дни идут, по мне, слишком долго. Невыносимо долго. Остается лишь думать, жалеть об утраченном и опустошать запасы его светлости.

      Пьяным южанин совсем не выглядел. Скорее смертельно уставшим, словно он не спал все эти сутки. Возможно, так и было.

      Высокие оконные створки, распахнутые настежь, впускали достаточно воздуха, но несмотря на это в помещениях властвовала духота, словно ветер преисполнился робости и не решался заглядывать сюда.

      Стул был перевернут, свечной воск никто не убирал, и он растекся, собравшись и нарастая грубыми потеками на мебели и подоконниках. Фэнико в ножнах лежал на брошенной на паркет вельветовой куртке. Рядом валялись книги, а также карты Треттини, Ириасты и Фихшейза, запачканные винными пятнами, смятые и исчерканные чернилами. Чернильницу Тэо тоже увидел. Точнее ее осколки – дорогое вьенское стекло разметалось острыми треугольными иглами по дальней части комнаты, а на охряной стене красовалась внушительная клякса.

      Акробат шагнул туда, где располагалась спальня, осколки хрустнули под подошвами его сапог, но, не дойдя, застыл, поперхнулся, закрыл рот и нос рукавом, отшатнулся назад, за невидимую границу, посмотрел на Мильвио, чувствуя, что глаза начинают слезиться.

      Смердело разверзнутой могилой.

      Треттинец же вел себя так, словно они находились на цветущем лугу.

      – Как?… – прохрипел Тэо, желая спросить, как товарищ выносит подобное, находясь здесь не первый день, но его внезапно парализовало от ужаса из-за страшной догадки. – Она…

      – Жива, – мечник указал в соседнюю комнату. Отсюда Пружина видел лишь угол большой кровати.

      – Я могу ее увидеть?

      – Если тебя не тревожит дыхание кладбища, сиор.

      Акробат признался себе, что весьма тревожит, но решительно двинулся вперед.

      И снова застыл. Он смотрел на Шерон, лишь краем сознания отмечая, как Мильвио стоит у него за плечом.

      Она