Блики, или Приложение к основному. Василий Иванович Аксёнов

и из которой прибыл, и ещё какими-то буквами, цифрами и иероглифами. Сел Стёпа, судя по всему, не на пять минут – туфли снял, ноги на них, как на педали, поставил и кепку о стену на глаза сместил – то ли вздремнуть собрался, то ли видеть никого не хочет – не вода ток людской, раздражает. По-своему, конечно, рассудил Иван выходку Стёпину с очередью на Исленьский рейс. Ему и самому, кстати, если удирать, так в самую пору. Повернулся к девушке, приоткрыл было рот, но на этот раз и врать не пришлось – близоруко прищурившись, растянув пальцами веки, обо всём забыла девушка – на живых голубей в фонаре пялится. Распрощался Иван с ностальгической иллюзией и вышел из игры. А после этого так: вряд ли и осознавал, что делает, направился к Стёпе, думая: «Не узнал сразу, может, и теперь не узнает – с бородой он меня не видел? – не видел, да и времени прошло немало, а узнает, так и «хрен с ём», как говорит Фанчик. Приблизился. Не мудрил, встал перед Стёпой и говорит самое что ни на есть простое:

      – Закурить не будет? – и головой, как сова, вокруг – как бы в оправдание: мол, извини, но ты один тут такой, свойский, у кого ещё спросишь.

      – Без фильтра, – говорит Стёпа и, видимо, уловив в голосе Ивана что-то – суетное, возможно, – подбородком так: только не юли, мол, не надо, и без этого дал бы.

      Говорит Иван:

      – Угу, – и смотрит.

      С ящика не поднимаясь, вынул Стёпа из кармана толстый плексигласовый портсигар со стереокартинкой на крышке – японка подмигивающая – клацнув кнопкой, раскрыл его и протянул Ивану. А тот вытягивает из-под резинки сигарету, разглядывает Стёпу исподтишка и спрашивает:

      – В Исленьск?

      – Нет, – отвечает Стёпа, – в другую сторону. В Киев. – Кепку при помощи стены чуть-чуть приподнял, из-под козырька глянул и говорит:

      – А ты?

      – Я?.. Никуда, – говорит Иван. – А-а, провожал… – сказал и кивнул, дескать, спасибо и ещё, мол, раз: извини. Вышел на пандус и думает: «Ну и ну, ну и Стёпа, сам себя лет на десять старше, и голос совсем не тот, не Стёпин… то ли поддаёт крепко, то ли горло застужено?»

      Ночь уже. Светлая, не парна́я, но тёплая. Слева над горизонтом розово-охристый след самолёта, справа – чёрный. В небе единственная звезда. Нет ей названия у Ивана. Все звёзды для него тёзки: «Звезда» – одно им родовое имя; хотя нет, существует такая, имя и место на небосводе которой помнит, – Полярная. «У отца уже утро. Встал. Ходит… или на солнце с кровати смотрит… свет рассеян из-за шторки». Тесно от тепла в свитере. Снял его. Рукава завязал на поясе. Думает: «Наколка у Стёпы на пальцах – “перстенёк” и “звёздочка”, и буква “А” на мизинце…»

      И Стёпа появился, помял сигарету, сплюнул в урну и говорит:

      – Разреши, – прикурил и затянулся с придыхом, будто пробыл минуту под водой и вынырнул, по воздуху стосковавшись.

      И ситуация такова: сигарету, что курит, стрельнул Иван у Стёпы, а потому, считает Иван, вроде как и молчать неприлично. И говорит:

      – В отпуск? – говорит, что на ум пришло,