Стихотворения. Владимир Маяковский

в ножища,

      пахнущие пóтом и базаром.

      Ночью вскóчите!

      Я

      звал!

      Белым быком возрос над землей:

      Муууу!

      В ярмо замучена шея-язва,

      над язвой смерчи мух.

      Лосем обернусь,

      в провода

      впутаю голову ветвистую

      с налитыми кровью глазами.

      Да!

      Затравленным зверем над миром выстою.

      Не уйти человеку!

      Молитва у рта, —

      лег на плиты просящ и грязен он.

      Я возьму

      намалюю

      на царские врата

      на божьем лике Разина.

      Солнце! Лучей не кинь!

      Сохните, реки, жажду утолить не дав ему, —

      чтоб тысячами рождались мои ученики

      трубить с площадей анафему!

      И когда,

      наконец,

      на веков верхи став,

      последний выйдет день им, —

      в черных душах убийц и анархистов

      зажгусь кровавым видением!

      Светает.

      Все шире разверзается неба рот.

      Ночь

      пьет за глотком глоток он.

      От окон зарево.

      От окон жар течет.

      От окон густое солнце льется на спящий город.

      Святая месть моя!

      Опять

      над уличной пылью

      ступенями строк ввысь поведи!

      До края полное сердце

      вылью

      в исповеди!

      Грядущие люди!

      Кто вы?

      Вот – я,

      весь

      боль и ушиб.

      Вам завещаю я сад фруктовый

      моей великой души.

[1916]

      Себе, любимому,

      посвящает эти строки автор

      Четыре.

      Тяжелые, как удар.

      «Кесарево кесарю – богу богово».

      А такому,

      как я,

      ткнуться куда?

      Где для меня уготовано логово?

      Если б был я

      маленький,

      как Великий океан, —

      на цыпочки б волн встал,

      приливом ласкался к луне бы.

      Где любимую найти мне,

      такую, как и я?

      Такая не уместилась бы в крохотное небо!

      О, если б я нищ был!

      Как миллиардер!

      Что деньги душе?

      Ненасытный вор в ней.

      Моих желаний разнузданной орде

      не хватит золота всех Калифорний.

      Если б быть мне косноязычным,

      как Дант

      или Петрарка!

      Душу к одной зажечь!

      Стихами велеть истлеть ей!

      И слова

      и любовь моя —

      триумфальная арка:

      пышно,

      бесследно пройдут сквозь нее

      любовницы всех столетий.

      О, если б был я

      тихий,

      как гром, —

      ныл бы,

      дрожью объял бы земли одряхлевший скит.

      Я

      если всей его мощью

      выреву голос огромный —

      кометы заломят горящие руки,

      бросятся вниз с тоски.

      Я бы глаз лучами грыз ночи —

      о, если б был я

      тусклый,

      как солнце!

      Очень