Сестра милосердия. Мария Воронова

или их обоих. Тогда это было правильно – соединиться, впечататься друг в друга, чтобы потом хранить в сердце всего любимого целиком, если уж не получится пройти жизнь вместе с ним… Тогда это было действительно не важно, она стала любовницей любви.

      Теперь ей предстоит стать любовницей страха.

      Проходя мимо, люди задевали ее, с раздражением думали, что за странная женщина застыла посреди улицы. Нужно решать, возвращаться ли. Боль пройдет, а к стыду она привыкнет. И ночь, которой она не стыдится сейчас, станет воспоминанием распутной девки.

      Господи, как же больно! Если она сейчас откажется от Алексея, душа просто не выдержит этой боли и умрет… Но если останется – сгниет заживо!

      Ради любви можно пережить все, только не унижение.

      Элеонора шагнула в сторону госпиталя. Это был трудный и болезненный шаг, но за ним последовал второй.

      Она шла, хоть каждый шаг будто отрывал кусок от ее сердца.

      Дежурил доктор Калинин, он как раз закончил операцию и записывал ее в журнал. Элеонора хотела проскользнуть незамеченной в маленький закуток возле автоклавной. Там стояла кушетка, и сестры частенько ночевали на ней, особенно зимой, когда дома было так холодно, что приходилось оставаться в пальто.

      Благодаря предыдущей ночи на дежурстве она чувствовала, что сможет уснуть. Хоть во сне, хоть ненадолго избавиться от боли.

      А если бы он погиб? Ей было бы больнее… и легче! Ее любовь, ее душа осталась бы жива, а не издыхала бы сейчас в муках унижения, как бродячая собака.

      Так тяжело узнать, что ты отдала душу, да и тело недостойному человеку. Что твой герой – не герой, любовь – не любовь, да и ты – не ты.

      – Элеонора Сергеевна, здравствуйте! – Калинин симпатизировал ей, и сейчас засмеялся от удовольствия, что ее видит. – А вы разве дежурите? Ой, что с вами?

      Николай Владимирович поставил в журнале большую кляксу, и Элеонора удивилась, почему ее это огорчило.

      – Ничего, все в порядке. Просто у меня дома соседи… Решила, спокойнее переночевать здесь.

      – А почему у вас лицо такое опрокинутое? Что случилось, милая Элеонора Сергеевна? Кто-то умер?

      – Я.

      – Что?

      – Ох, простите. Никто, слава богу.

      – Тогда что? Заболел? Вы скажите, я помогу!

      Она думала, что разучилась плакать. Но дружеское участие Калинина вдруг лишило ее самообладания, она почувствовала, как глазам становится горячо… Чтобы не расплакаться, она сильно закусила губу и покачала головой:

      – Нет, ничего. Все здоровы, – еле удалось прошептать, но слезы покатились по лицу, а она не могла их остановить.

      Калинин был простой и невоспитанный парень, но он сделал вид, будто не заметил ее слез!

      – Ну, раз никто не умер и все здоровы, то жизнь продолжается, – сказал он задумчиво, – остальное – это мелкие неприятности, я как врач говорю.

      Она на секунду