Юбилей смерти. Яна Розова

ночи.

      Лёшка засветился в супермаркете около двух.

      – Как на полу оказалась?

      – Думаю, убийца стащил ее на твердую поверхности пола. Кстати, в желудке жертвы – вино. Похоже, она почти бутылку выдула, так что в момент нападения спала.

      – Могла это сделать женщина?

      Резким движением Могила скинул простыню с головы Алены. Игорь намеренно больно прикусил изнутри щеку, опасаясь выдать эмоции. Патолог указал на следы пальцев душителя:

      – Ну, смотри сам, какая пятерня у убийцы!

      Он приложил руку к синякам на шее Алены.

      – Мужская? – уточнил Янов.

      – Мужская, но небольшая. Или женская большая.

      – А по силе?

      – То же самое: либо мужчина средних возможностей, либо физически развитая женщина. А тебе кто нужен?

      – Мне убийца нужен.

      – Твой брат такого же роста, как и ты? У тебя, думаю, сто восемьдесят сантиметров без кепки и лапы как грабли.

      – Брат – сто семьдесят шесть, но покрепче.

      – Он мог.

      – Он мог, и еще – несколько миллиардов жителей Земли, – резко ответил Игорь, разворачиваясь к двери.

      На удивление, Могила не ответил.

      Жизнь первая

      Мне восемнадцать. Все говорят: ты уже взрослая. Будто хотят от меня отделаться – кому нужна сирота?..

      А я без мамы даже не знаю, где за квартиру платить.

      Мне страшно и одиноко. Я ищу человека, с которым можно поговорить, но такого нет. Остается только Машка, а Машка сейчас не в помощь. Она боится что-то не то ляпнуть, напряженно следит за мной карими глазами, отражая мою боль. Мне уже самой хочется ее утешить, только я не знаю, как.

      Одиночество поглощает. Постепенно ощущаю, что в нем содержится какая-то странная сила. Может, это свобода?

      Я поступаю в педагогический институт, знакомлюсь с сокурсниками, осознавая глубину пропасти между нами: они еще дети, а я уже взрослая. Они могут позволить себе кино, кафе, прогулы лекций и семинаров, дискотеки, бунт против старших, дикий макияж, сиреневые ногти, зависнуть в общаге у мальчиков до утра, обжорство пирожными, курсы английского, нытье, бзики и крики. А я – нет.

      Дни идут за днями. Мне кажется, что я адаптируюсь, что все не так уж и плохо. Только что-то изнутри заставляет искать большего. Хочу, чтобы рядом со мной оказался близкий человек.

      Машка начинает отходить от моего горя, болтать про свои танцы и мальчиков. Она танцует в народном ансамбле и учится в кульпросветучилище, кульке по-нашему.

      Моя Маша, самая близкая и родная.

      Мы познакомились в пять лет, когда мамы привели нас (пухляшек с толстыми косичками) в балетную студию. Мы стали рядом к станку, обтянутые черными купальниками с белыми резинками на поясе. Резинки должны указывать – в первую очередь нам самим – где у нас талии. Без резинки талию не найти вовек. Наш хореограф кричит: «Втяните животы! Подтяните хвосты!». Мы, судорожно вдыхаем и пытаемся не отклячивать