Луна. Укройся волнами, начни сначала. Евгения Сергеевна Сергиенко

тывается за горизонт. Оно расцарапывает небесную гладь, ранит свое тело, не желая падать в пропасть неизвестности, оставляет на голубом полотне красные, желтые, оранжевые узоры своей крови.

      Оно так хочет удержаться. Но не может.

      Солнце гибнет, не зная, что оно несет свет с собой и в себе, а значит, будет жить и дальше, но уже совсем иначе – за линией, очерченной горизонтом, в новом дне.

      Но ведь каждый закат особенный, как отпечаток человеческих пальцев, а значит, солнце возвращается на рассвете не вчерашним огненным шаром, а новой, иной жизнью.

      Умирает ли оно, перерождаясь в ночи, или ходит кругами, каждый раз теряя в забвении предыдущий день?

      И как узнать, что лучше – помнить все или иметь возможность начать сначала?

      Глава 1. Вечерний улов

      Меня зовут…

      Я не помню, как меня зовут.

      Я вообще ничего не помню. Только чувствую раскатившуюся по всему телу глухую боль. Чувствую тяжесть собственных век. Чувствую, как трудно просачивается воздух в легкие, как медленно сердце отбивает тугие удары.

      Чувствую вкус соли.

      Слышу звуки.

      Кто-то ритмично и сильно давит мне на грудь, затем кричит, как будто издалека, затем встряхивает меня снова и снова.

      Но мои веки бесконечно тяжелы и, кажется, никогда не поднимутся. Да и зачем? Я все равно ничего не помню, но в этом беспамятстве ощущаю себя освобожденно и счастливо. Мне одновременно больно и легко, безмятежно и совсем чуть-чуть страшно.

      Выходит, память не так уж сильно и нужна человеку?

      Толчок в грудь.

      Еще толчок.

      Еще.

      Воздух заканчивается, и внутри резко становится совсем темно, я готовлюсь провалиться во мрак, но от очередного сильного толчка вздрагиваю, изгибаюсь и чувствую, как соленая морская вода поднимается вверх и выплескивается из тела.

      Открываю глаза.

      Крик в ту же секунду делается близким, злой голос залетает в сознание:

      – Очнись, дура! Очнись, я сказал! Ты кто такая?!

      Я ничего не могу сказать. Не понимаю, где нахожусь. Кашляю. В ноздрях – запах моря.

      – Гребаные суицидники! Что вас всех тянет на эту скалу? Кашляй, кашляй, сказал, сильнее! И дыши, дура, давай, глубоко, вдох-выдох…

      Глава 2. Дапарули

      Школьный двор залит солнцем.

      Лучи скачут по макушкам детей и дарят каждому игривую рыжинку.

      Первоклашки, как стайки воробьев, щебечут, перекрикивая друг друга, жмутся к учителям.

      Ребята среднего возраста гоняют мяч, девчонки прыгают по нарисованным квадратам классиков, делят скакалки и жалуются на то, что на каникулах не успели прочитать все заданные книги.

      А старшеклассники… о-о-о, это отдельное царство. Уже совсем взрослые на вид и еще неоперившиеся внутри, они не смеются и не бегают по школьному двору, они ходят нарочито медленно, говорят негромко и напускают на себя такую важность, что становится немного грустно: сколько лишнего и не своего они пытаются протащить в этот счастливый солнечный день.

      Школьный двор усыпан детьми, ведь на большой перемене никто не хочет торчать в школе.

      Почти никто.

      Присмотревшись, мы можем заметить в окне тонкий силуэт девочки-подростка. Юной девушки. Она наблюдает за жизнью школы из окна класса на втором этаже и даже не думает спускаться.

      Ее зовут Лунаи, но все называют девочку просто – Луна. Лу-на, ударение на «у». Странно, не правда ли?

      Произнесите вслух, поставьте акцент в непривычное место, позвольте ему удобно разместиться на вашем языке, чтобы дальше и мы могли называть девочку именно так, как привыкли в этой школе.

      Жаль, но красивое восточное имя обретает простую, неизысканную форму в русской речи, и даже учителя в классном журнале пишут не полное, а сокращенное – Луна. И фамилию, кстати, тоже сокращают, но это уже не от собственной лености, а потому что длинная грузинская фамилия просто не умещается в строчку, предназначенную классным журналом для идентификации ребенка.

      Эти детали доставляют неудобство – учителя раздражаются, сокращают каждый раз по-разному, путаются в плохо поддающемся произношению обилии букв, а иногда попросту вписывают девочку не по алфавиту, а в самый конец журнального списка. Чтобы не мешалась.

      И пока Луна с грустью смотрит на школьный двор из окна кабинета, обстоятельства ярко рисуют нам картину ее пребывания в школьных стенах.

      Она отличается от остальных.

      Она неудобная.

      И она во всем самая последняя.

      Глава 3. Вечерний улов

      Отплевываюсь от воды, трогаю рукой разбитую голову и, прикоснувшись к ране, вскрикиваю от нестерпимой боли.

      Я в лодке – старой, деревянной и вонючей.

      Глаза тут же обжигают слезы.

      Хватаюсь