В полночь упадет звезда. Елизавета Дворецкая

заругают меня, не пустят вас больше! Скажут, у тебя не прядут, а только дурачества делают!

      Этого бы ей и впрямь не хотелось: девичьими подношениями вдова и питалась всю зиму.

      Да где там!

      – Ай, где кости! – завопил Хотим – старший среди конетопских парней. – Боюсь!

      С воплями парни стали метаться по избе, прикидываясь, будто хотят спрятаться, но убежища искали больше под подолами у девок. Девицы визжали, вырываясь из шальных объятий, иные пары так вдвоем, сцепившись, и валились на пол, об них спотыкались другие и тоже падали. Всю избу захватила беготня, гомон, толкотня. Парни хохотали, хватали то одну, то другую, кто-то с наскоку обнял Голованиху. Чаруня упоенно визжала во всю голову, стоя на скамье возле двери. Вот так веселье на взрослых павечерницах, не то что на «младших» – там бабка скажет сказку, да и то не страшную, а то, говорит, с испугу описаетесь…

      – А-а-а бабушка, спаси меня! – заорал Нечайка и лихо прыгнул к Горыне на колени.

      – Да ну тебя! – Горыня спихнула его. – Нашел бабушку, внучок!

      Она в эту суматоху не вмешивалась: сидела себе на дальнем краю лавки, сжимая веретено. Да если бы она принялась так скакать, всю избу развалила бы и печь разворотила. Да и глупо – взрослая девка, восемнадцатая зима!

      Кто-то ее толкнул, на нее упали сразу двое парней, веретено выпало и покатилось под ноги.

      – Да ну вас, уймитесь! – Горыня подняла этих двоих, держа обоих за шиворот, и поставил на ноги.

      – Пусти! – Нечай отмахнулся. – Вилы-то свои убери от меня!

      – Так нечего лезть, жихари! – Горыня выпустила их. – Веретено вон у меня укатилось.

      В таких делах всегда она была не находчива.

      – Хватит, хватит! – замахала руками Лисича.

      Потом, задыхаясь от смеха, стала поправлять растрепанные волосы и сбитое очелье. Глаза ее блестели, щеки горели – в суматохе Хотим успел поцеловать ее, и она еще не решила, обругать его за это или сохранить дело в тайне.

      – Мы вон веретена разроняли, матери заругают! – принялись преувеличенно возмущаться и другие девушки. – Сидели работали без вас, а вы пришли, сразу все вверх дном!

      – У Горыни и то вон веретено отняли, храбрища! – фыркнула Червена.

      – Уж прости, Горынюшка! – Нечай размашисто поклонился. – Экие мы колоброды! Ты уж не гневайся, прости нас. Мы ж не по злобе, а по малоумию.

      Однако веретено ее нарочно толкнул ногой, так что оно укатилось далеко под лавку. Не лезть же ей туда у всех на глазах! И нитка оборвалась. Баба Оздрава ее бранить не будет, но девки видят. Опять, скажут, у неумехи нашей незадача вышла. А так хорошо начало получаться! За весь вечер ни разу куделю не оборвала, пока этих шишков конетопских встрешный бес не принес! Лучше б их по дороге навцы съели!

      Слезы подступили к глазам от обиды, но Горыня стиснула зубы и глубоко вдыхала, подавляя тягу заплакать. Она здесь старше всех, кроме Голованихи, не говоря уж о том, что здоровее – если разревется, то и впрямь будет смешна!

      Она могла бы взять этих двух охальников