Годы с пумой. Как одна кошка изменила мою жизнь. Лора Коулман

бамбука, что им, как мне кажется, самое место в средневековых пыточных камерах. Повсюду мхи, лишайники, каскады кислотно-зеленых папоротников, лианы как веревки, грибы всех цветов радуги – пришельцы, цветущие голубым, фиолетовым, подсолнечно-желтым цветом. Одни деревья душат другие. Муравьи устраивают рвы. Они переносят листья во много раз больше их самих, а также трупики, останки, зерна, цветы. Муравьи меньше веснушки, крупнее моего большого пальца, клубнично-красные, блестящие черные. Муравьи с жвалами, после укуса которых придется швы накладывать. Жуки с крылышками, похожими на отполированные кристаллы, жабы размером с теннисный мяч, термитники с пляжный мяч. Лепестки – желтые, медные, кобальтовые, ультрамариновые брызги. Вот дерево с такими огромными опорами, что я могу пройти под ними, выпрямившись во весь рост, и никто меня больше не найдет. Оно унизано грибами цвета яда, цвета первобытных миров.

      Бросаю долгий взгляд назад: как говорит мозг, где-то там по-прежнему есть дорога. А потом снова пускаюсь в путь.

      Это сказка. Мы идем сначала по ровной земле, потом виляющая тропинка начинает карабкаться на небольшой холм, дальше я ничего не вижу. На земле – ковер изо мха, белые цветы сияют в редких клочках солнечного света. Я не знаю, в каком направлении мы движемся, знаю только, что отходим все дальше и дальше от безопасного участка. Идем минут десять или двадцать, – точно сказать не могу. В нос ударяют запахи, они меня душат, а потом исчезают, сменяются другими, более сладкими, густыми, тяжелыми. Больно дышать. Больно думать. Зелень становится темнее, пахнет более нездорово, гнилостно, тропинка становится более заросшей, а о небе остаются только воспоминания.

      – Каждый день мне кажется, что это сон, – бормочет Джейн.

      Я налетаю на очередную свисающую бамбуковую плеть, шипастую скрученную лозу. «Это сон», – думаю я, стараясь выпутаться. Никогда в жизни я не была в месте, у которого есть собственный пульс. Миллионы пульсов. Я представляю людей в метро, локтями борющихся за свободное пространство в лондонской подземке, где пахнет пóтом и людьми. Там миллионы бьющихся сердец, но одинаковых. Все они похожи на мое. А здесь ни одно сердце не бьется так же, как мое.

      Джейн останавливается.

      – Почти пришли.

      Мы стоим в тени фикуса-душителя. Ствол дерева опутан ветвями растения-паразита. Лозы свиваются так замысловато, словно кто-то специально их заплел, и плел, пока лоза не стала походить на хитроумную прическу, узор которой теряется в бесконечном пологе листьев.

      Внезапно страх перед всем, что меня окружает, сменяется более глубоким страхом. Уже другим, более резким, более сконцентрированным. И кое-чем еще. Любопытством. Предвкушением. Покалыванием, пробегающим вверх по хребту.

      К коре кто-то прибил табличку. Старая и полусгнившая, но прочитать слова всё же можно: «HOLA WAYRA PRINCESA[15]».

      Звучит голос Джейн, высокий и звонкий:

      – ¡Hola, Wayra!

      Я таращусь на нее. Она словно выросла сантиметров на двенадцать.

      – Hola, моя сладкая! –

15

Привет, Принцесса Вайра.