Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане. Паоло Сартори

колониализма, права и культуры приходят к одинаковым выводам. Маневрируя между правовыми юрисдикциями и выбирая каждый раз наилучший для каждого конкретного случая судебный институт, подчиненные субъекты претворяли в реальность те самые культурные предпосылки, на которых зиждился колониализм, и таким образом лишь укрепляли его. Если рассматривать деятельность колониальных субъектов в институциональной и нормативной сферах, создается впечатление, что подобный образ действий колониальных субъектов представляет собой очередное свидетельство колониальной гегемонии. Однако в данном подходе кроется следующая проблема. Оценивать поведение подчиненных субъектов в колониальных терминах – значит попасть в замкнутый круг: изучая образ действий подчиненного субъекта в рамках колониальной системы значений, мы обнаруживаем лишь то, что деятельность субъекта обусловлена, а следовательно и ограничена именно этой системой. Очевидно, данный подход предлагает весьма узкие интерпретативные возможности: подчиненные субъекты, находясь под властью колонизаторов, занимаются некоторой деятельностью, которая ускользает от влияния системы значений, навязанной хозяевами; однако по той же причине своей подчиненности субъекты могут лишь закреплять эту систему значений. В любом случае в работах на основе данного подхода прослеживается нарратив о культурных различиях[20], поскольку различия представляют собой как предпосылку исследования, так и вывод из него[21].

      Осознавая описанный выше риск «теоретического исчерпания» (theoretical exhaustion)[22], Джон Комарофф отмечает наличие у множества ученых сомнений по поводу того, «можно ли что-либо еще сказать на тему» права, колониализма и культуры[23]. Сам ученый не разделяет подобные пораженческие настроения и утверждает, что осталось еще много недосказанного. Комарофф выделяет четыре основополагающих координаты колониального правового режима. Во-первых, «понятие „колониальный режим“ обозначает разнообразные совокупности множества практик и институтов». Во-вторых, «правовая культура была определяющим фактором колониального общества». В-третьих, «колонии представляли собой главные площадки социально-правовых экспериментов». Наконец, в-четвертых, «социальная напряженность внутри империи на регулярной основе сглаживалась посредством закона»[24].

      Критика исследований Комароффа, однако, утверждает, что ученый попросту придерживается курса, который предполагает множество этнографических иллюстраций в отсутствие каких-либо концептуальных изысканий. Билл Маурер заявляет, что гораздо полезнее было бы рассмотреть, что связывает право и общество (или право и культуру). Многие отмечают, что право и культура дополняют друг друга. Однако, по Мауреру, само по себе это наблюдение не помогает прояснить, каким же образом происходит процесс, который управляет их взаимозависимостью. Салли Энгл Мерри

20

Parker K. M. The Historiography of Difference // LHR. 2005. Vol. 23. № 3. Р. 685–695.

21

Об ограничениях парадигмы сопротивления и господства см.: Moore S. F. Certainties Undone: Fifty Turbulent Years of Legal Anthropology, 1949–1999 // JRAI. 2001. Vol. 7. № 1. Р. 103–106.

22

Maurer B. The Cultural Power of Law? Conjunctive Readings // LHR. 2004. Vol. 38. № 4. Р. 843.

23

Comaroff J. L. Colonialism, Culture, and the Law: A Foreword // LSI. 2011. № 26. Р. 307.

24

Ibid. Р. 314.