Штрафной взвод на Безымянной высоте. «Есть кто живой?». Сергей Михеенков

Не лезь. Давай хоть минут десять дух переведем. Они сейчас тоже… Не сунутся. – И Ратников ухватил бойца за мотавшуюся обмотку, дернул на себя. – Сопли подбери.

      Олейников ничего не сказал, но хакнул недовольно, как если бы у него отняли что-нибудь из съестного.

      Олейников заправил конец обмотки и снова взялся за лопатку. Лопатка в его руках была не своя – немецкая.

      – Бруствер на ту сторону перекидаю. Сейчас очухаются и полезут.

      – У тебя патроны есть?

      – Есть.

      – Сколько?

      – Одна обойма. И две гранаты.

      Ратников болезненно поморщился и сказал:

      – Две гранаты – это хорошо. Я свои в телогрейке оставил.

      – Ну вот, товарищ лейтенант! Сам-то тоже оплошал! А все, бывало, на нас бранился, что перед наступлением свои гранаты в окопах оставляем!

      – Разве не так?

      – Да так-то оно так. По первости, правду сказать, я и сам гранат побаивался. Рванет, думаю, в кармане или за пазухой, собирай тогда орехи по полю… Ну их к черту, думаю. Раза два и я в нише прикапывал.

      – Мои в карманах остались. Без гранат нам тут хреново будет воевать. Да и патронов у меня тоже… – Ратников кивнул на винтовку, стоявшую в углу окопа. – Последнюю обойму зарядил. Да и та уже не полная.

      – А вон, товарищ лейтенант, ихние «толкушки» лежат. Гляди, тут ими вся ниша забита. Целый арсенал! Три, четыре, пять… Хоть бы банку консервов оставили. Ни крошечки пожрать…

      – Тише! – вдруг прервал его Ратников. – Зашуршали… А ну-ка, посмотри, что там? Только резко не высовывайся.

      – Да тихо все, товарищ лейтенант. – Олейников снова снял каску с потным засаленным подшлемником, бросил ее на затоптанную солому и устало опустился на дно окопа. – Тихо там все. Они такой контратаки не ожидали. Теперь, видать, чешутся, решают, что с нами делать. Нагнали мы им страху своей штыковой. Даже пулеметы помалкивают. На запасные перетаскивают.

      – А куда стрелять? Боятся своих накрыть.

      – И «скрипачи» молчат.

      – Тишина… Что в ней хорошего, в такой тишине? Ошибку мы сделали вот какую: не прихватили ни одного автомата.

      Ратников подобрал каску Олейникова, надел ее, пониже надвинул на глаза и осторожно высунулся из окопа. С минуту он наблюдал за гребнем высоты.

      Теперь она была совсем рядом.

      Там все было тихо. Ни шума, ни движения. «А может, – подумал он, – они покинули первую траншею? Побоялись новой атаки и ушли выше, во вторую? И пулеметы туда перетащили. Соцкий, когда ставил задачу, говорил, что там у них три линии в полный профиль».

      – Чует мое сердце, что-то тут не то. А может, они ушли? А, товарищ лейтенант?

      Удивительно. Олейников думал о том же.

      – Снялись по-тихому и ушли, пока нас эти тут по «тягуну» гоняли. Ведь может такое быть?

      Может ли быть такое? Может ли такое быть… Ратников тоже хотел бы знать, может ли такое быть, что немцы отступили. Ушли на запасные позиции. Впереди ни стуку ни грюку… Высота будто вымерла. Ничего, кроме ветра в траве, Ратников