Генерал и его семья. Тимур Кибиров

теперь искусство

      Должно его приблизить к вашим взорам –

      И к сердцу.

Ф. Шиллер в переводе Л. Мея

      Ну вот он.

      Здрасьте, пожалуйста!

      В смысле – здравия желаю!

      Да, действительно, генерал, генерал-майор, никаких уже сомнений, вот, все знаки различия налицо: погоны блещут, лампасы алеют, папаха морозной пылью серебрится.

      Хорош.

      Вот те и магический кристалл!

      Вот тебе и Годунов-Чердынцев, и Айвенго, и Петруша Гринев с Максимом Максимовичем!

      Не говоря уже о мистере Пиквике и сэре Рипичипе.

      Так-то вот.

      Никаких тебе, старичок, снусмумриков, даже не мечтай, рылом не вышел, тебе вот это вот, похоже, всю жизнь разгребать и обонять.

      Прям как в анекдоте: «Всех вумных к вумным послали, а табе – пакет!»

      Тоже про генерала, кстати…

      Обидно, конечно же, и досадно.

      Сам-то ведь себя почитаешь не просто вумным, а прямо-таки средоточием всяческой вумности и утонченной затейливости, а тут такой, прости Господи, персонаж.

      И ничего ведь уже не поделаешь, придется-таки выяснять, что же он такое, в конце концов, означает, и с какой, собственно, целью явился из советского далека (ах да, не явился, являются, как справедливо отмечал майор Юдин, привидения), значит, прибыл, прибыл для дальнейшего прохождения службы, и по какому праву сей нежданный-негаданный пришлец домогается воплощения.

      В общем, как шутят в любимой оперетте моего генерала: «Что выросло, то выросло!»

      Ну а Музе давно ведь уже было велено быть послушной (и, между прочим, равнодушной – к тому, что и как толкует чернь тупая), и этот приказ, насколько мне известно, еще никто не отменял, и на Музу российския прозы он распространяется в полной мере.

      А то, что опять цитата на цитате едет и реминисценцией погоняет и презренная пародия бесчестит литературные памятники и мемориальные комплексы, – с этим и подавно придется смириться, старого учить что мертвого лечить.

      Так что остается только самому встать по стойке смирно, приложить правую руку к воображаемому козырьку и спросить неведомо кого: «Разрешите выполнять?»

      Тут же, конечно, вспоминается строчка из армейской песенки Коваля и Липского: «Разрешите обосраться?»

      Может, конечно, и так получиться.

      Кто ж от такого застрахован?

      Ну а генерал мой от нетерпения уже чуть не подпрыгивает, ботиночками притопывает, перчаточками прихлопывает, рожа разрумянилась, что твое переходящее знамя, или дефицитная из-под прилавка рыба, или снегирь на новогодней открытке от Анечки, или… в общем, пылает рожа, а бровищи заиндевелые искрят на солнышке, так весь здоровьем и пышет и папиросочкой, лихо закушенной, попыхивает!

      Крепенький такой, ядреный, радостный, ну совсем как само это утро, смачно хрустящее под озябшими ногами и слепящее глаза генераловы всей своей январской бижутерией.

      Ну?

      И чем не герой?

      Согласитесь: внешний вид, несмотря на всю выслугу лет, самый что ни на есть геройский, можно сказать, молодцеватый или даже молодецкий. Именно! Как в песне: ой ты удаль молодецкая! Заливные голоса!

      Росточком вот только не вышел.

      Деликатно говоря – ниже среднего.

      Зато плечи – косая сажень, и грудь, натурально, колесом!

      Правда, последние лет двадцать это уже не очень видно, потому что колесом гораздо большего диаметра выкатилось генеральское пузо (маленькая Анечка, забираясь воскресным утром к родителям в кровать, хлопала ладошкой по отцовской майке и цитировала Чуковского: «Ну и брюхо, что за брюхо! Замеча-а-ательное!!»), но, как ни странно, это нашему военнослужащему герою вполне идет, нисколько не мешает бравой выправке и даже придает его фигуре еще бо́льшую значительность и монументальную монолитность.

      Травиата Захаровна (об удивительном имени генеральской женушки поговорим потом) любящими своими очами усматривала в его лице сходство с французским киноактером Жаном Габеном, с чем я отчасти готов согласиться, но все-таки указал бы, скорее, на актера советского – Юрия Толубеева в роли Городничего в старой, но замечательной экранизации.

      А в недобрые минуты генерал и вовсе становился похож на Собакевича, каким его изобразил Боклевский, если я правильно помню фамилию классического иллюстратора.

      Голова – крупная и круглая, глаза небольшие, серо-голубые.

      – Стальные, может быть?

      – Да пожалуй, и стальные, почему нет?

      Нос… ну не то чтобы совсем картошкой, а так… большой такой клубникой, и опять-таки как у Сквозника-Дмухановского, который сам себя в сердцах обозвал толстоносым.

      Брови седые и лохматые, потому что после смерти Травиаты Захаровны некому было