Гарвардская площадь. Андре Асиман

догадался, что я не француз. Мы оба вроде как давали друг другу возможность подумать, что способны сойти за французов. Невысказанный комплимент, который в обоих случаях достиг цели.

      – Ежели не француз, чего же по-французски говоришь?

      Ответ на этот вопрос знает каждый человек, родившийся в колониях. Он явно забавлялся.

      – По той же причине, по какой вы говорите по-французски, – ответил я.

      Он расхохотался. Мы прекрасно друг друга поняли.

      – Еще один из наших, – пояснил он Молодому Эрнесту, который все пытался допетрить, в чем может состоять роль Нострадамуса в сложных современных геополитических конфликтах.

      – Это вы про что – «один из наших»?

      – Il ne comprend rien du tout celui-là, этот тип вообще ни во что не врубается, – заметил он, и в голосе потрескивала привычная насмешливая враждебность.

      Мы представились.

      – Меня можешь звать Калаж, – сказал он, как будто соглашаясь на общепризнанное прозвище, которое и сам предпочитает собственному имени, однако в голосе его был скрытый намек на то, что Калажем его можно звать «пока» – то есть до того, как он узнает тебя поближе.

      Он здесь всего полгода. До того жил в Милане. А теперь дом здесь.

      Он швырнул в меня слово по-арабски.

      Я швырнул обратно другое.

      Мы расхохотались. Мы не испытывали друг друга, скорее прощупывали почву, получится ли перекинуть по ней хлипкий понтонный мостик.

      – Выговор безупречный, – прокомментировал он. – Пусть и как у араба-египтянина.

      – А ваш определить непросто.

      – Я редко говорю по-арабски, – пояснил он, а потом спросил: – Еврей?

      – Мусульманин? – откликнулся я.

      – Все вы, евреи, такие: вместо ответа – вопрос.

      – Все вы, мусульмане, такие: отвечаете на вопрос, но не тот.

      Мы оба покатывались со смеху, а Молодой Хемингуэй растерянно на нас таращился, явно ошалев от наших подначек и псевдорелигиозных оскорблений.

      – Зачем лавочник-араб купил у еврея пятьдесят пар джинсов?

      – Понятия не имею.

      – Потому что Исаак пообещал Абдулу купить их обратно за более высокую цену.

      Хохот.

      – А с какой стати Исааку покупать их обратно?

      Ответа на это я тоже не знал.

      – Потому что араб согласился продать их за полцены.

      – И что, араб потом еще покупал джинсы у еврея? – осведомился я.

      – Всю дорогу! Джинсы, видишь ли, были египетского производства и обходились арабу в малую долю того, что еврей заплатил за них изначально.

      Мы покатились со смеху.

      – Ближний Восток! – заявил он.

      – В каком смысле «Ближний Восток»? – поинтересовался сбитый с толку Хемингуэй.

      Калаж сделал вид, что не услышал вопроса.

      – Ты тут ждал кого? – понаведался он.

      – Нет, просто читал.

      – Сколько вон уже часов читаешь. Давай, присаживайся к нам, поболтаем. И книги свои тащи.

      Выходит, он давным-давно обратил на меня внимание. Рассказал мне