Невозможность страсти. Алла Полянская

цифры, забыть цифры невозможно, это просто символы, а не слова, символы забыть сложнее…

      – Ещё дозу.

      – Это его убьёт.

      – Мне нужно, чтобы он заговорил.

      – Если не заговорил сейчас, то не заговорит и дальше, ещё одна доза его убьёт, а от мёртвого мы точно ничего не узнаем.

      Голос гремит где-то вверху – сто двенадцать, сто тринадцать, сто четырнадцать… не сбиться, считать, это крепкая стена, и кирпичи старые, спаянные раствором и временем, их не пробить словами, символы всегда сильнее… сто двадцать пять, сто двадцать шесть…

      – Паша.

      Он вскочил, грудь его ходила ходуном, пот залил его – и голова раскалывается, словно кирпичи, которые он считал, перебрались туда и тянут её вниз.

      – Паша, успокойся, слышишь меня?

      Над ним склонилось знакомое лицо, тёплая сухая ладошка легла на лоб. Синие встревоженные глаза, растрёпанные светлые волосы – и голос, который он узнал раньше, чем лицо. Это Ника с ним. Или она ему снится, он не знает.

      – Макс, дай мне полотенце.

      Кто-то протягивает ей полотенце, влажное и прохладное, и Павел опускается на подушку. Ника с ним, а это значит… Ничего это не значит. Это может быть сном, галлюцинацией, стену он потерял, и нужно строить её заново, а как тут строить, когда Ника положила ему на голову прохладное, тяжёлое от влаги полотенце.

      – Ника…

      – Паш, я с тобой, мы все здесь. Макс, иди сюда, сядь рядом.

      Павел смотрит на эти два лица, освещённых светом ночника, – одинаковые глаза и волосы светлые, и губы, готовые улыбнуться. Он вздохнул и попытался сесть, две пары рук подхватили его, помогая устроиться удобнее.

      – Паш, пить будешь?

      – Буду.

      Она подаёт ему кружку с водой, и он пьёт, вспоминая каждый кирпич стены – он должен быть готов в любой момент вернуть её на место, потому что он плохо отличает, где настоящее, а где сон.

      Но Ника с Максом не выглядят галлюцинацией. Рука Ники сухая и тёплая, и её крепкая ладошка вполне осязаемая, он может дотронуться до неё, погладить гладкую кожу.

      – Думаю, Лёшке этого лучше не видеть. – Ника хихикнула. – Он, конечно, не ревнивый, но кто знает…

      И этот смех убедил его, что он не спит. Так смеяться могла только Ника, причём придумать для смеха такой повод тоже могла только она, а не его подсознание.

      – Паш, ну ты как?

      Матвеев смотрит на него очень знакомо, только глаза у него усталые больше, чем всегда. Много лет можно знать друга, а потом в какой-то момент понять, что у него усталые глаза тяжело работающего человека, которому некогда отдохнуть.

      – Ничего, Макс. Просто я не всегда могу понять, что настоящее, а что – нет.

      – Ну, это понятно. – Матвеев нахмурился. – Главное – ты с нами, нашёлся, остальное наладится. Ты совсем не помнишь, где был?

      – Голоса помню… – Павел прикрыл глаза, вспоминая. – Они спрашивали что-то…

      – Что?

      – Я не слушал.

      – Почему? – Ника протянула ему ещё кружку с водой. – Паш, мы должны