сражение продолжалось. Лошадь под Кенсингтоном была ранена, она присела на задние ноги и вместе с рыцарем повалилась на бок. Рыцарь оказался придавленным, и француз не упустил момента. Развернув своего коня, он пролетел мимо Кенсингтона и, нагнувшись, со всей силы нанес по противнику удар мечом. Падая, англичанин не выпустил своего оружия из рук, и потому, лежа в грязи, придавленный закованным в броню животным, отбил удар. Но второго удара, с другой стороны, отбить не смог. Развернувшись, француз перебил ему правую руку, в которой тот держал меч. Изувеченный рыцарь больше был ему не противник. Француз обернулся на сражавшегося с герцогом Кларенсом товарища в тот момент, когда топор англичанина рассек лошади противника голову. Французский рыцарь упал навзничь, назад, в грязь, раскинув руки, обнажив грудь, покрытую панцирем. Но укрыться щитом он не успел. Топор нависшего над ним герцога Кларенса, брошенный со всей силы, пробил кирасу, кольчугу и войлочную куртку под ней и вошел в грудь рыцаря. Француз так и остался лежать, разбросав в сторону руки. А герцог Кларенс, отстегнув от седла железную палку с зубчатым молотом на длинной цепи, теперь был один на один с последним врагом. Оба рыцаря, сорвавшись с места, съехались что было силы. Француз рубанул мечом по щиту герцога Кларенса, но удар зубчатым молотом на длинной цепи оказался куда коварнее. Молот перелетел через щит и пришелся по затылку рыцаря – по его шлему. Удар оглушил француза. Второй удар молотом, еще более стремительный, пришелся по плечу рыцаря – той руки, в которой он держал щит, раздробив ему кость. Третий – угодил в самое забрало. Щит полетел на землю. Железный шар с шипами ломал кости через доспехи, которые он разминал, как дубленую кожу. Два последних удара молотом пришлись по шлему французского рыцаря, в лоб и темя, проломив тому череп.
– А он молодчина! – сжав руку в железной перчатке, воскликнул английский король. – Черт возьми, молодчина!
Герцог Йорк и лорд Камой переглянулись. Для них это был петушиный бой, не больше того. Кубок вина перед настоящим поединком.
– Он славный воин! – с восхищением восклицали в свите короля одни.
– На поле боя герцогу Кларенсу нет равных! – вторили им другие.
Что и говорить, Генрих Пятый был горд за брата-удальца. Такого брата надо еще поискать – головореза, настоящего мясника! Который, как древний кельт, умывается кровью противника, как родниковой водой, и пьет ее вместо вина…
– И все-таки плачет по нему Тауэр, – усмехнулся король. – Горючими слезами плачет!
Тем временем, перехватив меч из руки смертельно раненного французского рыцаря, привалившегося на холку своей лошади, а затем и соскользнувшего на землю, герцог Кларенс пришпорил своего коня и понесся в сторону французов.
– Что он делает? – роптала свита. – Безумец!
– Он спятил! – воскликнул Генрих, наблюдая, как Кларенс приближается
