Место встречи изменить нельзя. Гонки по вертикали. Георгий Вайнер

постовая служба, считай, ими одними укомплектована.

      «Фердинанд» тронулся. Жеглов помахал нам рукой. Синичкина, прижимая к себе ребенка, смотрела в затуманенное дождем стекло. И лицо ее – круглое, нежное, почти детское – тоже было затуманено налетом прозрачной печали, легкой, как дымка, грусти. И я неожиданно подумал, что нехорошо разглядывать ее вот так, в упор, потому что от слов Жеглова ушло то простое и естественное удовольствие, с которым я смотрел давеча, когда она пеленала мальчика, на ее быстрые ловкие руки. Но все равно смотрел, с жадностью и интересом. Хорошо бы поговорить с ней о чем-нибудь, но ни одной подходящей темы почему-то не подворачивалось. А она молчала.

      – Вы почему так погрустнели? – наконец спросил я.

      Она посмотрела на меня, улыбнулась:

      – Задумалась, кем станет этот человечище, когда вырастет…

      – Генералом, – сказал я.

      – Ну, не обязательно. Может, он станет врачом, замечательным врачом, который будет спасать людей от болезней. Представляете, как здорово?

      – Да, это было бы прекрасно, – согласился я. – А может быть, он станет милиционером? Сыщиком?

      Синичкина засмеялась:

      – Когда он вырастет, уже никаких жуликов не будет. Вам сколько лет?

      – Двадцать два.

      – А ему двадцать два исполнится в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году. Представляете, какая замечательная жизнь тогда наступит?

      – Да уж, наверное…

      – Вы давно в уголовном розыске служите?

      Мне было как-то неловко сказать, что сегодня фактически второй день, и я бормотнул уклончиво:

      – Да нет, недавно. Я после фронта.

      – А я просилась на фронт – не пустили. Вы не слышали, скоро будет демобилизация женщин из милиции?

      – Не слышал, но думаю, что скоро. Когда я в кадрах оформлялся, слышал там разговор, что сейчас большое пополнение идет за счет фронтовиков.

      – Ой, скорее бы…

      – А что будете делать, когда шинель снимете?

      – Как что? В институт вернусь. Я ведь со второго курса ушла.

      – А вы в каком учились – в медицинском?

      – Нет, – вздохнула Синичкина. – Поступала и не прошла, приняли меня в педагогический. Но мне кажется, что это тоже хорошая профессия – детей учить. Ведь правда хорошая?

      – Правда, – улыбнулся я.

      Автобус проехал через Собачью площадку и затормозил у роддома. Синичкина сказала:

      – Вы не теряйте со мной времени, поезжайте назад, а за парня не беспокойтесь – я сама справлюсь…

      Мне очень хотелось спросить у Синичкиной, как ее найти, или хотя бы телефон записать, но Копырин уже распахнул дверь своим никелированным рычагом-костылем и, откинувшись на спинку сиденья, смотрел на нас с ухмылкой, и я представил себе, как, вернувшись, он будет всем рассказывать, что новенький опер, вместо того чтобы делом заниматься, стал клинья подбивать к симпатичному сержанту, и как все начнут веселиться и развлекаться по этому поводу, и от этого сказал неожиданно сухо:

      – Хорошо. Оформите