Свет. Майкл Джон Гаррисон

поднял на руки кошечку. Та мгновение сопротивлялась, потом заурчала и позволила устроить себя на его плече. Котенок, глядя на Кэрни словно впервые, прижал уши и ретировался за лавку.

      – Киски сегодня нервничают, – сказал Кэрни.

      – Гордон Мэдоуз приходил. Малыши в курсе, что он их не любит.

      – Гордон? А зачем?

      – Интересовался, что у нас для доклада есть.

      – Он так и спросил? – уточнил Кэрни и добавил, подождав, пока Тэйт рассмеется: – Для кого?

      – Для кого-то из «Сони», я так думаю.

      Теперь была очередь Кэрни расхохотаться.

      – Гордон же болван, – сказал он.

      – Гордон, – ответил Тэйт, – пробивает финансирование. Тебе это слово по буквам написать? Эф-и…

      – Да пошел ты! – бросил Кэрни. – «Сони» Гордона проглотит и не поперхнется. – Он окинул взглядом оборудование. – Они, наверное, отчаялись. Мы на этой неделе что-то получили?

      Тэйт пожал плечами:

      – Как всегда, одна и та же проблема.

      Он был высокий, смотрел мягко, а свободное время, когда такое выдавалось, посвящал разработке вычурной архитектурной системы, исполненной изгибов и завитков, которые, по мнению Тэйта, приближали к «природе». Жил он в Кройдоне с супругой на десять лет старше и с двумя детьми от предыдущего брака. Тэйт предпочитал – вероятно, в качестве напоминания о лос-аламосском прошлом – футболки боулинг-стиля, очки в роговой оправе и аккуратную стрижку, придававшую ему сходство с Бадди Холли.

      – Можем замедлить темп фазового согласования кубитов. У нас пока получается лучше, чем у Кельпиньского, я на этой неделе вышел на множитель четыре с чем-то. – Он передернул плечами. – А потом шум берет свое. Никаких кубитов, никакого квантового компьютера.

      – И все?

      – И все. – Тэйт снял очки и потер переносицу. – А, и вот еще кое-что.

      – Ну?

      – Иди сюда, глянь.

      Тэйт установил в дальнем углу комнаты, на каком-то подобии жертвенника, огромный тридцатидюймовый ультраплоский монитор. Отстучал что-то на клавиатуре, и монитор сделался льдисто-голубым. Где-то в распараллеленных лабиринтах система «Беовульф» принялась моделировать свободное от декогеренции подпространство – сиречь пространство Кельпиньского – состояний ионной пары. Тонкие высокоэнергетические выплески напоминали Кэрни полярное сияние.

      – Это мы уже видели, – сказал он.

      – Но ты смотри, – предупредил его Тэйт. – Как раз перед самым распадом. Я замедлил в миллион раз, но все равно тяжело это уловить… вот!

      Каскад фракталов, в форме птичьего крыла и такой маленький, что Кэрни его с трудом уловил. Но кошечка-сиамка, у которой связь сенсорного аппарата с моторикой регулировалась иными биологическими соображениями, мигом слетела с его плеча. Приблизившись к опустевшему экрану, она стала месить по нему передними лапками, каждый раз замирая, словно в ожидании какой-то ответной реакции. Спустя