Сладких снов. Андерс Рослунд

пустой, вот и все. Наверное, поэтому я и прихожу сюда так часто.

      Тут Гренс впервые повернулся к женщине на скамейке рядом и заглянул в глаза, какие никогда не отводят. У нее и в самом деле был такой взгляд – не извиняющийся, но в то же время участливый.

      – В гробу нет тела, – пояснила она.

      Гренс не знал ее имени. Он впервые видел эту женщину. Но, судя по всему, она не шутила, не принимала его за дурака и сама не была сумасшедшей. Просто говорила ему, как оно есть на самом деле.

      – Пойдемте.

      Земля снова задрожала, когда незнакомка встала, и шаткая скамейка попыталась обрести равновесие. Женщина пошла по расчищенной граблями дорожке и остановилась у могилы пятью рядами дальше, с таким же белым крестом, какой Гренс установил для Анни. Он так часто бывал здесь, почему не замечал его раньше? А теперь возле этого креста его поджидала женщина, чтобы попытаться рассказать свою историю. Этого ни в коем случае не следовало делать, именно потому, что для Гренса это были слова, и не более того.

      – Это ее я потеряла.

      Только теперь он все увидел – белый деревянный крест с металлическим щитком, на котором только три слова:

      Моя маленькая девочка

      – За несколько дней до того, как ей исполнилось четыре года.

      Комиссар криминальной полиции приблизился, как будто хотел убедиться в том, что там больше ничего не написано.

      Нет, только эти три слова, вместо имени и фамилии.

      «Моя маленькая девочка» – всего на несколько букв больше, чем на кресте Анни.

      – Грязная парковка в Сёдермальме, там она исчезла. В новом платье и с длинными волосами, заплетенными в две косы.

      Цветов на этой могиле было больше, чем у Анни – яркое покрывало из голубых, красных и желтых лепестков. Гренс сам себе удивился, когда узнал немезию, астры и петуньи. Царство Флоры никогда его особенно не интересовало, и он избегал сажать на могиле растения, требующие регулярного полива.

      Но женщина рядом с ним, очевидно, бывала здесь часто.

      – Полиция, конечно, открыла расследование. И начало было многообещающим, они допрашивали меня много раз. Но спустя пару месяцев стали вспоминать обо мне лишь время от времени. Прошел год, и я поняла, что они так и не сдвинулись с той точки, где были в первый день. Никто больше не заговаривал о ней, ни о чем меня не спрашивал. Она стала ничем. Ее как будто никогда не существовало. Поэтому я не стала писать на кресте ее имя. Она принадлежит только мне, больше никто ее не оплакивает. «Моя маленькая девочка» – этого достаточно.

      – Но… на парковке? Так, кажется, вы сказали?

      – Да.

      – Моя жена и я… мы тоже ждали ребенка, когда… и это тоже случилось в…

      Она не дала ему договорить:

      – Я оставила дверцу машины открытой и пошла к автоматам…

      Женщина смотрела на крест, погружаясь в кошмарные воспоминания.

      – …поэтому я и не видела, как подъехал тот фургон. А когда увидела, было поздно…

      Гренс ждал. Она собиралась с силами.

      – Я просматривала материалы камер наблюдения. Семь секунд – этого оказалось достаточно, чтобы мир