Маньяк Фишер. История последнего расстрелянного в России убийцы. Елизавета Бута

его решимость куда-то подевалась.

      Учительница объясняла новую тему, когда Сережа украдкой засунул руку в карман форменных брюк и зажал свой пенис так, будто собрался его оторвать. Неожиданно стало легче. В такой позе он смог досидеть до перемены, а потом даже успел в туалет. Трагедии не произошло, но теперь мальчик был уверен, что все видели, чем он занимался. К концу учебного дня эта мысль стала постепенно сводить его с ума. Когда прозвенел звонок с последнего урока, Сергей пулей вылетел из класса и побежал домой. Он не учел одного: на следующий день ему нужно было снова идти в школу.

      Мне становилось легче, когда я держал его под контролем, но начинало казаться, что все это видят, чувствуют. Страшно было представить, что вызовут родителей в школу с одеждой. Этот способ облегчал мою жизнь в школе, и я не мог от него отказаться.

Из показаний Сергея Головкина

      – Как дела в школе? – вполне добродушно поинтересовался отец, когда Сергей вернулся домой. – Успел опозориться или утерпел?

      – Утерпел, – коротко ответил сын с гордостью и стыдом одновременно.

      – А оценки какие получил? – тем же тоном, но безо всякого видимого интереса спросил Александр, перевернув страницу толстого журнала, лежавшего на кухонном столе.

      – Нам не ставили оценки, – оторопел Сережа.

      – Значит, двойка. Сейчас детей жалеют, поначалу двойки не ставят, чтобы не расстраивались.

      – Нет, правда не ставили, – растерянно возразил мальчик.

      – Покажи тетрадки, – потребовал отец, оторвавшись наконец от чтения.

      Сережа принес из прихожей черный ранец первоклассника и водрузил его на стол. Отец наугад достал одну из тонких зеленых тетрадей и принялся ее листать. На первой же странице обнаружилась косая черта с точкой и несколько подчеркнутых букв.

      – Я же говорил. – Александр удовлетворенно откинулся на спинку стула. Мужчина посмотрел на ребенка, который с искренним изумлением разглядывал исчерканные страницы и, казалось, даже не помнил, как все это писал и когда кто-то успел что-то проверить. Отец презрительно скривился, схватил сына за шею и стал тыкать лицом в раскрытую тетрадь.

      – Кто это сделал? Я тебя спрашиваю, кто это сделал?! – шипел он. – Двоек, говоришь, не получал? Да что ты еще, кроме двоек, можешь принести?

      – Нет же…

      – Что «нет же»?

      – Оценки нет, – захныкал Сережа.

      – Потому что тебя пожалели. Ты так жалок, что тебе даже оценки не ставят.

      – Оценки нет, – бессмысленно повторял мальчик, понимая, что сейчас трагедия все-таки произойдет и на школьных брюках появится мокрое пятно.

      Отец еще раз ткнул его лицом в тетрадку и отпустил, брезгливо глядя на размазанные кляксы, появившиеся на бумаге, и на следы черточек и галочек на детском лице.

      – Получишь двойку – ты нам с матерью больше не сын. Посмотрим, сколько тебя там жалеть будут, – процедил Головкин-старший, вновь открывая толстый журнал,