Беги, Василич, беги. Олег Северюхин

о чем свидетельствовали купола татуировки, выглядывающей в прорезь, расстегнутой до пупа рубашки полинезийского фасона.

      – Вот так, старая, – цедил бизнесмен, поигрывая пальцем с крупным бриллиантом, как бы приближающим его к элите государства, не чуждой мелким подачкам со стороны, – даю за дом сто косых. Это три лимона в рублях. Таких денег ты не получишь нигде.

      – Ты опоздал, Мордан, – сказала Клара Никаноровна, – дом я и раньше не собиралась продавать, а сейчас и подавно. Вот он, – она указала на меня, – мой кровный племянник и я все оставила ему в наследство. Если он будет продавать, то купишь у него, когда меня на этом свете не будет. А я сомневаюсь, что он будет продавать родовое гнездо Олигерьевых.

      – Запомни, старая, я не Мордан, а Мардат, – сказал владелец золотых цепей, – если он не будет продавать мне дом, то я докажу, что он не твой племянник, а жулик и его посадят как Ходорковского на пожизненно, и будет он сидеть до тех пор, пока я буду жив. Поняла. Вот они у меня все где, – и он показал толстый кулак, поросший черной шерстью, – все они здесь, и полимилиция ваша, и следователи, и прокуроры, и судьи, всем кушать хочется, всем хочется иметь свои дачки на Средиземном море, все хотят кататься на ламбарджинях и ферарах. Законов всяких у нас тьма, а самый главный закон – это бугор с телефоном. Позвонит и они из любого ангела преступника сделают. Раньше даже телефонов не нужно было. Скажет, – делайте с ним что хотите, – вымоет руки и повесят вашего Иисуса Христа на перекладину вверх ногами. А потом хоть залейтесь слезами, дело-то уже сделано. А ты, хорек, думай над тем, что я сказал, – он встал, плюнул себе под ноги и ушел. Скоро за забором взревел мотор и облачко пыли показало, что «гость» уехал.

      Правильно говорят, что незваный гость хуже этого, которого из чувства толерантности убрали из названия ига, под которым Россия была почти триста лет. Чувствуется, что скоро толерантность и политическая корректность низведут нас до положения червей, которым нельзя ползать по поверхности земли.

      Правильно сказал этот хлюст про законников российских. Клейма на них ставить некуда. Вроде бы каждый из них честный и справедливый, а честности и справедливости в государстве российском как не было, так и нет. И ведь не понимают они, что быдло, которое их так поддерживает, первое с вилами на них и бросится, чтобы урвать себе побольше от того, что они подгребли себе, пользуясь должностным положением. То чванство, с которым они относятся к людям и их требованиям, отольется им той же монетой, что и отлилось последнему русскому царю, который плевать хотел на народ. Все идет по кругу. «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй». И вся жизни наша в последнее время характеризуется коротко и ясно – пир во время чумы.

      В каждой крупной деревне в Сибири

      Есть Париж, Амстердам и Берлин,

      Разных храмов по три иль четыре

      И искусств меценат армянин.

      Здесь в соседях потомки Кучума

      И кочевник кайсацкой степи,

      Здесь