Беги, Василич, беги. Олег Северюхин

разветвлении одного семечка на множество побегов доказать достоверно и документально очень трудно и даже, можно сказать, невозможно. Если бы удалось достать генетический материал Адама и Евы, то можно было проследить, какие роды идут от кого. Так же и у меня. Я даже дела по отцу ни разу не видел, он умер в одна тысяча девятьсот сорок четвертом году, а я родился через пять лет после войны. Вот, и что я могу сказать про своего деда? Ничего. Точно так же мы что-то знаем по изустным сказаниям родственников. А если вы считаете Клару Никаноровну членом своей семьи, то вероятно знаете, что рассказы о нашем родстве она подтвердила генетическим анализом, который показал нашей с ней близкое родство. Если исходить из того, что генетика – продажная девка империализма, а величайший генетик академик Вавилов валялся обоссанный и испинатый кирзовым сапогами где-то в одном из этих кабинетов, то вы можете не поверить генетическим бредням специалистов, и вот тут мне сказать совершенно нечего, потому что доказательств совершенно нет никаких.

      – Ну что вы так неприязненно относитесь к нашим органам, – мягко пожурил меня Никодим, – вы знаете, сколько чекистов отдали свою жизнь на фронте?

      – Если сравнивать это количество с количеством ими расстрелянных людей, то эта цифра очень маленькая, – не удержался я. Как они не понимают, что геноцид собственного народа никогда не будет забыт. И до тех пор, покуда имена Дзержинского, Берии, Ежова не будут вытравлены серной кислотой из деятельности органов, призванных защищать государственную безопасность, отношение к ним не изменится ни сейчас, ни через сто, ни через двести лет, как бы они пытались уничтожить архивные документы, засекретить все и вся и писать душещипательные романы про Штирлицев и Штюбингов. – Положительное было тогда, когда ВЧК во главе с Дзержинским боролось с беспризорностью, а сегодня беспризорников в нашей стране больше, чем после гражданской войны. Детские дома растут как грибы после дождя. Почему?

      – Согласен, что вас не переспорить, да у меня и не было такой задачи, – миролюбиво согласился Никодим, хотя было видно, что он со мной не согласен, но продолжение разговора об этом обязательно вывело бы нас на тему Катынского расстрела. – Я просто хотел поинтересоваться, не находили ли вы что-то такое, что могло показаться вам странным и относится к вопросам государственной безопасности, может, какие-то документы, предметы и все такое прочее, что можно было причислить к понятию артефакты.

      – А что за артефакты могут быть у старичков? – спросил я, потому что и сам вопрос был странный. – Может, маузер, из которого стрелял товарищ Дзержинский?

      – Ну вот, вы все ёрничаете, – обиделся Никодим, – а вопрос действительно серьёзный, – он понизил голос и оглянулся по сторонам, – наше руководство стало верить в загробную и параллельную жизнь, – сказал он, приглушив голос поднесенной ко рту ладонью.

      Глава 17

      Ничего