Театр кошмаров. Таня Свон

голос, больше похожий на сдавленный хрип, был громче музыки. Он исходил от фигуры, которая возвышалась над Дареном всего в нескольких метрах. Можно было бы подумать, что говорящий человек стоит на сцене, но Дарен знал, что это не так.

      «On a-Jupiter and Mars[4]».

      Свет стал ярче. Бледные лучи обрисовали фигуру так, что теперь она выделялась четкой тенью.

      Так когда-то ее очертили закатные лучи, заглядывавшие в окно.

      Дарен уже видел свою мать такой. Растрепанные волосы обрамляли поникшую голову, повисшую на сломанной шее. Тощее тело казалось невесомым, но это впечатление обманчиво. Мышцы давно закоченели. Кожа лица – серая бумага, но ноги, оторванные от земли на полметра, потемнели от крови, что прилила к ним после того, как сердце сделало последний отчаянный удар.

      Ее не должно здесь быть. Не должно! Что это за аттракцион? Как такое возможно? Или дело не в комнате страха, а в том, что за годы терзаний Дарен просто свихнулся?

      Дарен попытался отползти, но вдруг уперся спиной в стену. Еще несколько секунд назад он был уверен, что ее там не было! Сердце ударилось о ребра, пытаясь разбить ледяную корку, которой покрылось от ужаса. Но чем сильнее сердце долбилось в груди, тем холоднее становилась кровь.

      – Это ты виноват, – шевелились синие губы.

      Дарен хотел выкрикнуть, что это неправда. Что он ничего не сделал. Что он был всего лишь ребенком… Но не смог.

      Мать говорила ровно то, что сам Дарен повторял себе каждый раз:

      – Ты – ошибка. Ты – причина всего. Ты отнял мое счастье, мою любовь, мою жизнь!

      Дарен зажмурился, чтобы не смотреть в тусклые, мутные глаза матери. Ее зрачки расширились после смерти и теперь заполняли почти всю радужку. Раньше ее глаза были голубыми, но теперь сверлили сына черными безднами, в которых Дарен читал лишь ненависть и пронизывающую холодом боль.

      – Ты! Ты! Ты! – кричала женщина так яростно и отчаянно, что ее тело начало раскачиваться в петле, как маятник. Она болтала посиневшими ногами, дрыгалась с такой силой, что в какой-то момент позвонки, сдавленные веревкой, мерзко хрустнули.

      Дарена вырвало. Горечь, желчь и соленые слезы смешались в отвратительный коктейль. Дарен испачкал футболку, но это последнее, что сейчас его волновало.

      – Хватит! – взвыл Дарен, когда снова открыл глаза и увидел, как женщина пытается вырваться из петли, в которую сама себя заключила девять лет назад.

      Ее задеревеневшее тело не слушалось. Мышцы едва не трещали, когда женщина пыталась согнуть конечности.

      Мерзость. Мерзость. Мерзость.

      – Единственная мерзость здесь – это ты, – сдавленное петлей горло испустило скрипучий голос. – И ты это знаешь как никто другой.

      Элена Йоркер выпуталась из веревки и теперь стояла перед Дареном, глядя на сына сверху вниз. Дарен дрожал и плакал, но заставил себя посмотреть в мутные глаза матери. Когда-то они были голубыми…

      – Да, я знаю, – выдавил он и задохнулся в слезах.

      Глава 5

      Ронда

      Сегодня у Ронды был выходной, но день оказался даже более загруженным, чем будни. За последний

4

На Юпитере и Марсе (англ.).