Доктор Чистота. Шимун Врочек

ластики… корректор… Руки Юрьевны привычно порхали.

      Медь угрюмо смотрел на ее приготовления. Юрьевна была права: они были знакомы давно. Но кажется, свой ритуал при нем она еще не проводила. Поэтому Медь не понимал, что происходит.

      – Что?..

      – Тихо, – она даже не подняла головы, продолжая раскладывать принадлежности. Блокнот для записей – с красной обложкой, это для важных фактов. Его положить слева. Блокнот с вынимающимися листами – для записи мыслей, которые приходят в голову во время допроса. Его место справа, чуть выше. Официальные листы, которые на подпись, – на своем, раз и навсегда определенном месте. Посередине и чуть правее, чтобы удобнее было работать…

      Наконец Юрьевна закончила приготовления. Переставила пустой ящик на пол, к ножке стола, выровняла. Все должно быть идеально, симметрично и по линии. Юрьевна достала влажные салфетки и тщательно протерла руки, сложила использованные салфетки в отдельный пакет, убрала его в ящик… Медь пялился на происходящее и иногда недоуменно моргал.

      Юрьевна отодвинула стул, села и придвинула так, чтобы осевая линия стула совпала с осевой линией стола. Вот теперь хорошо. Она знала эти особенности за собой и не противилась.

      Юрьевна посмотрела на Меднова и покачала головой.

      – Врач сказал, ты на желудок жалуешься.

      Медь неловким движением поджал губы, словно целиком подобрал подбородок. Острый кадык дернулся вверх и опал.

      Медь посмотрел на Юрьевну. Глаза запавшие, с мучительным блеском.

      Юрьевна сочувственно улыбнулась ему:

      – А почему инвалидность себе не выбил? Хорохоришься все, а был бы идейным, в двадцать лет уже с инвалидностью ходил бы, чтобы в ШИЗО лишний раз не загреметь. Как, кстати, тебе пониженная норма питания? – Она резко сменила тему. Медь поднял брови.

      – Пытку голодом в совке еще отменили!

      Она засмеялась. Медь угрюмо набычился, замолчал.

      Юрьевна ласково сказала:

      – Ну, вот в Гаагский суд жалобу и напишешь. Бумагу с ручкой дать?

      Медь отвернулся.

      – Эй, Медь? Обиделся, что ли?

      Медь угрюмо смотрел в сторону. Юрьевна вздохнула.

      – Ладно… Давай просто и вежливо. Мне, может, тоже неприятно с таким букой, как ты, здесь сидеть и разговаривать, но я же делаю над собой усилие. Кто это был? Постарайся, Сережа, блесни интеллектом. Не зря ведь книжки читаешь. А то будешь через матрас крутиться, пока язву не заработаешь. Оно тебе надо?

      Жила на шее Меди дернулась. «Через матрас» – когда заключенный отсиживает максимальный срок в штрафном изоляторе, ему дают переночевать одну ночь в общей камере, чтобы не нарушать нормы, – и снова засовывают на пятнадцать дней в одиночку, без общения, передачек с воли и солнечного света. На третий-четвертый цикл любой взвоет.

      – Ты меня на понт не бери!

      – А вдруг это рак желудка?

      Медь замолчал. Он сидел неподвижно, и только жилка под левым глазом тонко дрожала.

      – Врешь, – сказал он наконец.

      Юрьевна пожала плечами. «Самое смешное, что мне даже врать не надо. Все так и есть. Ты