Наследник Тавриды. Ольга Елисеева

почему все, имеющие средства, не переселяются из России? Здесь невозможно дышать. Я постарел в Петербурге за два года на сто лет…

      – Вы уверены, что в Европе карбонарии не украсят вами фонарь? – с усилием рассмеялся Михаил.

      Николай только дернул головой.

      – Скоро и здесь не будет проходу от желающих освещать улицы телами аристократов. – Он полез в карман сюртука, явил свету вчетверо сложенный листок и, найдя строки, отчеркнутые ногтем, продекламировал:

      «Самовластительный злодей!

      Тебя, твой трон я ненавижу!

      Твою погибель, смерть детей

      С жестокой радостию вижу…»

      Граф поперхнулся.

      – Что это?

      – Стихи. Один поэт. Совсем молодой. У него большие неприятности.

      – Не удивляюсь. – Воронцов выхватил листок из рук собеседника и зашвырнул в камин.

      – Что толку? Завтра будет новое, – меланхолично отозвался Тургенев. – Государь упустил время, когда все можно было решить мирно.

      – Боюсь, что легкость, с которой вы смотрите на подобные вещи, не делает вам чести, – отчеканил хозяин дома. – Как вы себе представляете горы трупов на Невском?

      Лиза отошла от двери. Она по-прежнему ничего не понимала и стыдилась своего поведения. Часов около 12-ти гость уехал. Тогда молодая женщина накинула капот и отправилась в кабинет мужа. Михаил неподвижно сидел в кресле, рядом с ним на столике у камина стоял полупустой стакан бренди. Графиня подошла сзади и положила ему руки на плечи.

      – Пойдем?

      – Я сейчас, – он поцеловал ее в ладонь. – Иди.

      Квартира, которую офицеры снимали в доме графа Остермана-Толстого, выходила на Галерную улицу. Две комнаты в нижнем этаже делили между собой адъютант хозяина Иван Лажечников и майор Денисевич, приехавший из Малороссии. Около восьми часов утра постояльцы были отвлечены от своего военного туалета требовательным стуком в дверь. В прихожую вошли три незнакомца, один из которых – худенький молодой человек во фраке – заявил, что у него к майору дело чести. Он метнул на умывавшегося Денисевича огненный взгляд, при этом крылья его арапского носа затрепетали.

      – Скажите, сударь, вы ли вчера столь невежливо обошлись со мной в театре? – вопросил штатский. – И готовы ли сегодня дать мне удовлетворение?

      Стоявшие за спиной у юноши два кавалергардских поручика, молодца и красавца, довольно заухмылялись, погромыхивая шпорами и саблями.

      – Я? – опешил Денисевич. Он был выбрит ровно наполовину и вертел в руках мыльный помазок.

      – Вы были вчера в театре? – потребовал ответа вошедший.

      Майор кинул.

      – Меня помните?

      Денисевич сощурился, и на его лице мелькнуло раздражение.

      – Вы тот самый наглец, который всем мешал.

      – Отлично. Мы уговорились с вами драться.

      Удивлению майора не было границ. Он отставил тазик,