Чары колдуньи. Елизавета Дворецкая

слишком много, и все равно по всему белу свету разойдутся слухи, невыгодные для тебя!

      – Конечно, как иначе, если моя собственная жена смеет выступать против меня! – Аскольд в негодовании потряс кулаком. – Не позорь себя и меня, ступай домой! Ты слышишь?!

      – Я не уйду, пока не заберу Мстиславича и не смогу оказать ему помощь! – Дивляна даже не попятилась. Она чувствовала, что почти все вокруг на ее стороне, потому что дурные последствия поступка Аскольда, гнев как богов, так и людей многие представляли лучше самого князя. Ее золотистые брови хмурились, серо-голубые глаза яростно блестели, щеки разрумянились, и она была так хороша, что люди невольно любовались ею, забывая, о чем идет речь. – Сперва тебе следует позаботиться о том, чтобы не навлечь на себя и свое племя новых бед.

      – Ты кто – старейшина или воевода, если берешься судить о моих делах?

      – Я – старшая жрица Лады и княгиня полян! И я смею вмешиваться в дела, которые касаются благополучия всего моего племени!

      – Но при чем здесь этот выродок?

      – Если он погибнет, земля проклянет нас и не даст урожая. Если он погибнет, его отец пойдет на нас войной. Если же он выживет, то мы избежим гнева богов, а с князем Мстиславом будем разговаривать, имея на руках заложника. Он не сможет пренебречь судьбой своего младшего сына и вынужден будет принять твою волю. Ты сам понял бы все это, если бы не был…

      «Так упрям!» – хотела сказать она, но не решилась. Однако Аскольд подумал, что жена собиралась назвать его глупцом, и его глаза налились злобой.

      – Княгиня правду говорит! – поддержал ее Городислав, один из старейшин. – С Мстиславичем на руках с деревлянами говорить сподручнее. А умрет – что с него пользы?

      – Сейчас решается судьба урожая – нельзя ставить его под удар ради вражды, – добавил волхв Судимер. – Пусть деревляне виноваты перед тобой, княже, они считали себя твоими гостями. Иначе не пришли бы с такой небольшой дружиной и товарами.

      – Как бы там ни было, а нас виноватыми выставят, – негромко сказал князю на ухо Хорт.

      – Сражаться за дань – одно дело, а затевать битву на торгу, куда люди пришли с товарами, – это совсем другое дело! – Козарин Саврай, старейшина козарской общины Киева и богатейший купец, неодобрительно покачал головой. – Кто захочет торговать с нами, если у нас в Киеве встречают гостей битьем? Мы потеряем все связи!

      – Да, сыне! – кивнула воеводша Елинь. – Случись неурожай, сохрани чуры, народ это дело вспомнит и тебя обвинит в своей беде. Скажет, богов князь оскорбил и вины не искупил, а мы пропадай. Не подставляй голову.

      Дивляна молчала: она уже поняла, что ее уговоры только ухудшают дело и побуждают князя возражать и спорить, что бы она ни сказала.

      К счастью, дураком Аскольд все же не был и раздражение не настолько застило ему глаза, чтобы он не внял разумным доводам. Он мог враждовать с деревлянами, но теперь, когда собственный город