Набег. Алексей Витаков

лук. Что там у них творится?

      – Целую гору наворотили. Весь убитый скот стащили в одно место. – Марфа смело смотрела меж пик частокола на татарский лагерь.

      – Я знал, что так будет! – Кобелев тяжело поднялся на ноги. – Всё правильно. Горку сделают, потом землицей чуть присыпят, чтоб не муторно совсем было. Они не только скот кладут, Марфушка, но и людишек, где своих, где чужих.

      – Пошто они так, Тимофей Степаныч?

      – А чтобы поставить на самый верх стрелков с мушкетами да по нам грешным палить. Ты бы шла глянула: как там у Саввы дела?

      – Чего глядеть-то? И отсель можно увидеть. Вы вот чуть на пару шагов в сторону пройдите. Всю ночь монах, как заведенный, пушку из кожи ладил. Рослава с им. Тоже глаз не сомкнула. Сейчас, поди, спят.

      Атаман сделал несколько шагов по настилу и глянул из-под руки. Рядом с пушкой, обнимая ствол, лежал инок. И, прижавшись к его спине, положив руку на талию мужчины, спала Рослава.

      – Ишь ведь, что война делает! – Кобелев длинно выдохнул.

      – Оно, може, и не самое плохое иногда…

      – Ты что, девка, мелешь! Он ведь инок. Человек Божий.

      – Он, может, и служка Божий, а всё одно мужик! Бабья-то ласка да забота своё берет, хоть ты монах, хоть казак в сенях.

      – А ну тя, Марфа! А твой-то Перепята где ныне?

      – Убило Перепятку моего. От того и я в полон попала. Разве ж при живом мужике бабу можно сграбастать? – Марфа всхлипнула. – Мой Перепятка, будь живой, один бы оглоблей всю эту нечисть по полю раздул!

      – А чего с Михал Федорычем на Смоленск не пошел?

      – То и не пошел сразу. Весны дожидался. Ему ведь подумать надо. А у них в роду все долго думают, только потом за дело берутся. Мы ж еще и жили-то, считай, в Диком поле напередь Воронежа. Как тут семью оставишь? Если нехристи идут, то сразу сперва на нас.

      Кобелев почувствовал, как мутный пот полез на глаза. А может, и не только пот. Необходимо было сменить разговор. Негоже сейчас по убитым печаль распускать.

      – Нужно потихоньку казаков подымать. Ты сама-то прилегла хоть?

      – Прилегла. Да всё одно не спится. Всех будить, что ли?

      – Давай Гмызу и его пищальников с пушкарями. Пусть начинают оружие ладить. Остальным еще можно почивать да сил набираться. Я тут, пожалуй, останусь. Тяжело мне по лестнице вверх-вниз таскаться. Эдак силы только растрачу. Как там Инышка?

      – Чего?

      – Ладно, Марфушка, ступай. В помощь Авдотье Григорьевне будь. Ей с ранеными, поди ж ты, сейчас лихо приходится. Кричать тоже тяжко стало. Скажи Зачепе, чтобы около меня был всегда. Приказы мои по крепости передавать будет.

      Кобелев отвернулся от Марфы и стал вглядываться в тесный муравейник крымского лагеря.

* * *

      Уже через полчаса Гмыза расхаживал вдоль шеренги казаков, держа левую руку за спиной, а нагайкой, которую держал в правой, пощелкивал по голенищу.

      – Так, ребята,