Под Южным Крестом. Луи Буссенар

делать?

      – Немного собраться с мыслями и убираться отсюда, чем раньше, тем лучше.

      – Я не спрашиваю, как лучше, а спрашиваю, каким образом?

      – А вот это посмотрим. Чего строить планы, пока мы не выбрались из каюты. Здешняя обстановка не способствует размышлениям, не правда ли?

      – Особенно этот проклятый душ, который непрерывно выливается на наши головы.

      – Однако у тебя по-прежнему идет кровь.

      – Пустяки, царапина. Забавно, похоже на удар ножом.

      – Ба!

      – Что такое?

      – Я не верю своим глазам. Нож, ты действительно поранился ножом! Вот этим самым ножом, – парижанин издал победный вопль. – Он валялся на твоей койке; и ты наткнулся лбом прямо на лезвие. Только откуда же он взялся? Да неважно. Теперь мне не потребуется много времени, чтобы перерезать эти проклятые тросы. Итак, матрос, начнем с тебя.

      – Нет. Тебе следует полностью освободиться от пут, чтобы вернуть себе свободу маневра.

      – А я тебе говорю, что хочу начать с тебя.

      – Достаточно, сынок. Ты теряешь драгоценное время. Никто из нас не лучше и не хуже. Освободи себя. Так надо, я этого хочу, я – старший.

      – Пусть будет так, – ответил Фрике и тут же принялся пилить толстый и твердый канат, удерживающий его руку. Парижанин хотел поскорее освободиться и вытащить своего друга из проклятой каюты.

      Но к его вящей досаде, невзирая на все усилия, работа продвигалась медленно, бог знает, сколько минут прошло, прежде чем молодой человек, наконец избавившийся от пут, смог заняться матросом, не обращая внимания на периодические вторжения моря.

      – Гром и молния! Какие же они жесткие. Вот если бы эта веревочка могла послужить галстуком для тех негодяев, которые нас так «принарядили», вот уж я бы не стал жаловаться на судьбу! А еще этот дрянной нож, чертова жестянка с перевернутым лезвием! Он обжигает мне пальцы, как будто его только что достали из кузнечного горна.

      – Будь счастлив, что ты им владеешь, сынок… И давай-ка, поторопись… Что-то у меня темнеет в глазах.

      Фрике не нуждался в поощрении. Он трудился с таким упорством, настолько ловко и быстро, что уже после четверти часа ожесточенной работы прочные тросы уступили его напору, хотя выглядели они скорее перетертыми, чем перерезанными. Пьер ле Галль, в свою очередь, оказался на свободе. Мужчина, пошатываясь, поднялся, потянулся, разминая могучие мышцы, вздохнул полной грудью, и широкая улыбка осветила его мужественное лицо.

      – Полный вперед! Хватит стоять на якоре… Боевая тревога!.. Приготовиться к отплытию!

      – Ты прав, Пьер, и я готов. Хотя маневр обещает быть нелегким, а наш последний обед кажется мне миражом.

      – Тогда хватайся за трап, ведущий в камбуз. Было бы неплохо найти миску бобов и кусок сухаря.

      – Странно, вокруг такая тишина. Можно подумать, что корабль необитаем.

      – Нетрудно догадаться, что этот экипаж каторжников, увидев пробоину в борту, поспешил оставить судно… Вероотступники, гореть им в аду! Небось тут же заорали: «Спасайся, кто может!»

      – А пассажиры!..

      – Бедняги!