Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! (сборник). Майкл Иннес

этапы работ. Рядом с ней, скорее для работы, нежели для украшения, располагались несколько великолепных снимков тех же раскопок, сделанных при помощи аэрофотосъемки, с линиями и крестиками, нанесенными цинковыми белилами. Затем следовала великолепная мини-галерея, состоявшая из фотографий и репродукций, относившихся к одной области искусства. Точнее сказать, охватывавших одну область: доисторическую, первобытную и доэллинскую культуры, для большинства все еще остававшихся «археологией», но для некоторых уже сделавшихся «искусством». Все формы жизни с главенствовавшей фигурой человека, стилизованные таким образом, чтобы передать постоянство, твердость и вместе с тем отвлеченность. Это искусство народов, подсознательно боявшихся жизни. И прямо над ними, в нарочитом соседстве – средневековое искусство, презирающее жизнь. Прекрасная подборка, в центре которой красовалась большая немецкая гравюра «Пляска смерти». И, словно противостоя Средневековью и намеренно контрастируя с ним, с противоположной стены лучилась светом и теплом Возрождения репродукция «Спящей Венеры» Джорджоне.

      На самом деле, как понял Эплби, Титлоу намеренно создал в комнате атмосферу некоторой хаотичности. В дополнение к навязчивому контрасту в гостиной располагались предметы, лишь усиливавшие дисгармонию. Например, игрушечная собачка, чем-то похожая на королеву Викторию, которая вряд ли почувствовала бы себя здесь уютно, и небольшое ядро. Одно из кресел было просто выдолблено из какого-то пористого камня. Однако взгляд Эплби дольше всего задержался на «Пляске смерти» и на «Спящей Венере». Затем он отхлебнул виски и, наконец, негромко обратился к Титлоу тем же загадочным тоном, каким тот говорил чуть ранее:

      – Что за правду охраняют горы и есть ли ложь за их границей?

      В наступившем молчании Титлоу задумчиво разглядывал полицейского, цитировавшего Монтеня. Потом он улыбнулся, и улыбка его была очаровательна.

      – Неужели я не умею скрывать свои помыслы? – спросил он. – Высветить свои внутренние противоречия, развесить их по стенам в видимых образах – значит суметь критически посмотреть на себя со стороны. Вы понимаете?

      – Порыв художника, – ответил Эплби.

      Титлоу покачал головой:

      – Я не художник. Кажется. Я археолог, и, возможно, это не очень-то хорошо, по крайней мере для меня. Не очень-то хорошо заниматься чем-то, что занимает лишь часть тебя. Иногда мне представляется, что именно эта часть и сделала меня тем, кто я есть. По природе я человек творческий, с резвым воображением. Но сегодня трудно стать художником. Останавливаешься на полпути и начинаешь делать что-то другое. И если это что-то требует лишь интеллекта, все остальные желания и помыслы теряют выразительность, и потом человек становится странным и эксцентричным. В нем дремлют непонятные, порой нелепые желания. Разве не так, мистер Эплби?

      Довольно странный и внезапно заданный вопрос. Не менее странен и сам человек, словно по какому-то принуждению