Заветными тропами. Максим Дуленцов

еще не целовался и даже не мечтал пока. Пока не влюбился в Тоню. Но как она была далека от него!

      Егор вздохнул. В зале потух свет, на сцену вышли первые артисты.

      – Слово о революционной Мотовилихе! – громко объявил ведущий.

      Хор пионеров громыхнул под баян «Вихри враждебные». Зрители затихли. Школьники, изображавшие рабочих, толпились в центре сцены. Красные флаги развевались над головами. «Лука Иванович Борчанинов» говорил речь о революции.

      Когда отец привел Егора на завод после 7 класса, тот мало что знал о жизни рабочих, только то, что видел – тихие пьянки по выходным да стойкий запах машинного масла от суровых усатых мужиков, идущих со смены вечером.

      Егора приняли учеником в модельный двадцать восьмой цех. Наставником поставили токаря Палыча, еще из старых. Палыч работал на заводе еще со времен царя, выглядел скверно, все время смолил самокрутку аж до самого конца, постоянно опаливая себе густые желтые усы, носил толстенные очки на резинке и любил говорить поговорками.

      Поставил он Егора к токарно-револьверному станку с царским вензелем на станине и научил точить неизвестные и непонятные детали из «чугуния». Обучение прошло быстро, и вскоре Егор уже имел свой станок, новый, Сталинградского завода и, получив третий разряд токаря, умело точил заготовки по чертежам, которые давал ему начальник цеха. Работа была муторной, но не такой надоедливой, как на «конвейере» в других цехах. Заготовки менялись, точить разные детали было интересно. Неинтересно было вставать в пять утра. Смена начиналась в шесть, заканчивалась тоже в шесть, но вечера. За опоздание могли пропесочить на собрании цеха или вообще выгнать с завода – а это почти измена стране. Поэтому Егор скрипел зубами, но вставал и шел в громадном людском потоке через малые проходные в свой цех.

      Вскоре и он приобрел этот неимоверно стойкий запах машинного масла, горелого металла и вечно грязные руки с лицом. Душа в цехе не было, баню дома топили только по выходным.

      На заводе Егор научился курить, правда, денег на папиросы не хватало, и курил он из-за этого редко.

      Как-то раз после смены мужики предложили выпить водки, Егор хлебнул, задохнулся, но выпил. После, уже дома, мать учуяла запах, заголосила тихо, а отец оттянул брезентовым ремнем так, что водки Егору больше не хотелось.

      Единственно, что было положительного на заводе, так это обеды. Так вкусно Егор нигде не ел. Обед в столовой был просто объедением – щи, жирные, на свиных костях с кислой капустой или борщ с курицей, каша, иногда с котлетой, громадный ломоть хлеба с маргарином, компот и чай – Егор пил оба стакана – с сахаром чай-то! После голодухи, которую пережил пацаненком в девять лет, он уважительно относился к кормежке и ел за троих. Дома таких разносолов не было. На огороде сажали картошку с капустой, их и ели целый год. Мясо отец доставал где-то у дальних родственников в деревне под Добрянкой только