Любители варенья. Фридрих Незнанский

вокруг которых кто-то криворукий кое-как прибил две выгоревшие на южном солнце клеенки. Он ожидал, что на голову ему сейчас польется ледяная вода, и уже заранее съежился, но был приятно удивлен: теплая вода ливанула на его бледное тело, он даже рассмеялся от радости. Все напряжение, которое вынуждало его не расслабляться еще от Перми, когда вышел за ворота тюрьмы, разом отпустило. Он тщательно мылся куском хозяйственного мыла. Вот жлобка тетка, даже нормального туалетного мыла не купит… Когда наплескался вволю, вспомнил, что нечем вытереться. Он выглянул из-за клеенки и увидел на скамейке полотенце. Позаботилась-таки, старая кочерга, подумал он беззлобно. Завернулся в полотенце, отдернул занавеску и остатки воды брызнули на него, как мелкий дождичек. Крюкину это понравилось, и он еще раз потряс занавеской.

      – Не балуй! – услышал строгий голос тетки. – Оторвешь еще, а кто прибивать будет?

      – Да я бы и прибил, – решил не раздражать лишний раз тетку Крюкин.

      Она уже подходила к душу со стопкой одежды в руках и насмешливо смотрела на него. Худой, все тело в татуировке, на груди убогий кустик длинных прямых волос свисал, как намокшая бороденка, голые белые ноги жилистые, в синих венах. Морда немного посвежела после душа, если его побрить – хоть чуточку станет похож на человека.

      – На, переоденься. Это все моего бывшего постояльца, царство ему небесное.

      Крюкин был несуеверным. Ну помер и помер хозяин одежды, не в ней же его хоронили.

      И белье, и рубашка с джинсами были размера на два побольше, но какая разница? Лишь бы чистое.

      – А где мои шмотки? – спросил он у хозяйки дома.

      – Вон, – указала она пальцем в угол двора, где горел костер и дым низко стелился над землей.

      – Да ты что, тетя Варя? – изумился ее самоуправству Крюкин. – Я ж ее двенадцать лет дожидался, в казенном ходил!

      – Знаешь что, племяш, – зло сузила глаза тетка, – я тут хозяйка. Еще не хватало, чтобы ты мне вшей или блох принес в дом, или другую какую заразу. У тебя, часом, туберкулеза нет?

      – Тьфу-тьфу, Бог миловал, – сплюнул Крюкин через левое плечо.

      – Ну ладно, – недоверчиво посмотрела на него тетка, и Крюкин в который раз удивился, какие они разные с его матерью. А ведь одних корней, одна кровь течет в их жилах, единородные сестры – как говорила его покойная мамаша, которая не в пример тетке была сердечнее и щедрее на улыбку.

      – На тебе бритвенный прибор, побреешься… А то как будто тебе за полтинник. А ведь еще и сорока нет…

      – Бритва тоже покойника? – поинтересовался Крюкин.

      – Его же.

      – А где же дядькино все?

      – Вспомнил… Григорий уже как восемь лет умер. Все его добро раздала людям, в церковь снесла. Мне так матушка в церкви посоветовала, когда я Сорокоуст заказывала. Чтобы моему Григорию на том свете легче было, когда мытарства станет проходить.

      Надо же, тетка еще и набожная, оказывается, удивился Крюкин. А ведь нипочем не скажешь. Вся такая жесткая, взгляд колючий, как у контролера в тюряге.

      – Ну