Польша или Русь? Литва в составе Российской империи. Дарюс Сталюнас

изменений российской национальной политики в зависимости от обстоятельств позволяет надеяться, что литовские историки обращали внимание и на изменение целей российской политики. И действительно, достаточно часто при рассмотрении российской политики в Северо-Западном крае исследователи отмечают такие изменения. Так, ксендз Антанас Алякна (Antanas Alekna), рассматривая российскую политику конца XVIII – первой половины XIX века (до восстания 1863–1864 годов), по сути упоминает только дискриминационные меры, не останавливаясь на целях, которые преследовали власти, а описывая период после восстания 1863–1864 годов, автор уже недвусмысленно говорит о политике «обрусения»[16]. Несмотря на то что термин «обрусение» не эксплицируется, понятно, что автор понимал этот термин как ассимиляцию (и абсолютно не вызывает сомнений, что именно так обрусение понималось читателями). Период после подавления восстания 1863–1864 годов пользовался наибольшим вниманием историков. В польской историографии того же периода главенствовали схожие тенденции, краткое определение им дал Анджей Новак (Andrzej Nowak) – «империя против поляков, поляки против империи»: историков прежде всего интересовали восстание, нелегальная деятельность поляков и репрессии российских властей[17].

      Тем не менее в межвоенной Литве существовала и другая тенденция оценки российской политики, существование которой отчасти можно объяснить принципом «враг моего врага – мой друг». Поскольку основными врагами Литвы в то время, как мы уже знаем, были поляки, а Российская империя, вне всякого сомнения, проводила антипольскую политику, Россию можно было рассматривать позитивно. И во II Литовской республике появляются публикации, в которых и российская национальная политика, и даже кириллизация литовских изданий оценивались положительно. В литовской историографии, как и в белорусской советской историографии того времени, делаются попытки реабилитировать Михаила Николаевича Муравьева[18]. Так, Паулюс Шляжас (Paulius Šležas) предлагал отказаться от навязанного поляками образа М. Н. Муравьева. По мнению историка, литовцы должны быть благодарны виленскому генерал-губернатору за антипольскую политику, улучшение экономической ситуации литовских крестьян и так далее. Без этих мер властей, согласно П. Шляжасу, не состоялось бы и «литовское возрождение». И эти заслуги М. Н. Муравьева гораздо более важны, чем те негативные последствия, которые повлекло за собой стремление властей утвердить в Литве русский элемент[19]. Правда, в более поздних публикациях П. Шляжас осторожнее оценивает политику М. Н. Муравьева и ее последствия для литовцев. Хотя П. Шляжас и позже не указывал на русификаторские цели М. Н. Муравьева, объясняя введение кириллицы стремлением отдалить литовцев от поляков и приблизить к русским[20], он признавал, что трудно решить, чего для литовцев было больше в национальной политике виленского генерал-губернатора – пользы или вреда[21].

      Ситуация

16

Alekna A. Lietuvos istorija. Kaunas, 1918. P. 115–121; Ruseckas P. Spaudos draudimo gadynė. Kaunas, 1929. P. 5–6.

17

Новак А. Борьба за окраины, борьба за выживание: Российская империя XIX в. и поляки, поляки и империя (Обзор современной польской историографии) // Западные окраины Российской империи / Науч. ред. М. Д. Долбилов, А. И. Миллер. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 429.

18

Сельвестрова-Куль С. Е. Историография политики царизма в Белоруссии и национальное возрождение белорусов // Славяноведение. 1996. № 5. С. 8.

19

Šležas P. Muravjovas ir mūsų tautinis atgimimas // Rytas. 1929. Nr. 239–241.

20

Šapoka A. Lietuvos istorija. Kaunas: Švietimo ministerijos knygų leidimo komisijos leidinys, 1936. P. 486–487.

21

Šležas P. Muravjovo veikimas Lietuvoj 1863–1865. Kaunas, 1933. P. 39–40. Похожая позиция: Klimas P. Muravjovo laikmetis Lietuvos žemės ir žemininkų istorijoje. Vilnius, 1920.