Стопов – нет!. Андрей Караичев

равилось старшекласснице там, когда темнело: можно наблюдать за красными сигнальными фонарями последнего вагона, как те скрываются за горизонтом. Чем это манило Анну? Грезилось, что дороги стальные ведут в лучшую жизнь! Сегодня она, Белгалова, лишь провожает их взглядом, а завтра, глядишь, сама умчит на скором поезде в одну из двух столиц или хотя бы в административный центр федерального значения. Не увидит более приевшихся лиц, озабоченных гопников со двора, алкашей, грязи; соседок на лавочках, что улыбаются ей при встрече, а за спиной поливают грязью и необоснованно обвиняют в распущенности, и прочих «прелестей». Наивно? Да, мягко сказано!

      Однако сегодня Аня явилась на вокзал не следить за аурой станции и не наслаждаться ею – нет! совсем с другими намерениями… для страшного поступка. Именно того, что по глупости юной, определённые граждане помышляют иногда совершить, когда к их стереотипным, подростковым трудностям подмешивается «трагедия» в виде, – «Бросил парень, единственный и неповторимый, таких больше не повстречаю!»

      Белгалова обыденно поднялась по ступенькам, дошла до середины мостика, сняла наушники, перелезла через поручень, едва не упав при этом на рельсы, благо, крепко держалась, всё-таки инстинкт самосохранения – великая вещь. Дальше школьница начала «примеряться» и фантазировать: посмотрела на идеально белые (невзирая на слякоть) кроссовки, развела ступни – снизу мчатся вагоны, наполненные углём. Сердце, тоскующее по романтике, прям замирает! Страшно только… хотя мысли и твердят в такт ударов колёс, – «Отпусти руки, и всё! Секунда делов».

      Здесь Анна вновь, чуть не сорвалась с моста: её сзади напугала прохожая старушка необычайно громким криком, который превосходил состав, впрочем, последний уже заканчивался:

      – Страшно смотреть на вас – тьфу! Мы… мы! – била бабушка себя правым кулаком по левому рукаву синей куртки, – мы концлагеря прошли! На мне с сестрой фашисты клейма ставили вживую, раскалённым железом палили, как скотину какую. Нам жрать нечего было, травинки с земли сметали! Настолько исхудали, что строение скелета можно было изучать по телам нашим! Впереди ничего не видели, спасения не ждали и не мечтали о нём, и всё равно… всё равно к жизни тянулись. И выжили! А вы, – принялась «дирижировать» старушка тростью, что представляла из себя толстую ветку ивы, – вы всё имеете, одета ты вон, як знатно, щёчки пухлые, с румянцем, глаза энергию источают. Вы, молодёжь, сегодня ни в чём не нуждаетесь, ни в чём! И настолько не цените жизнь. Больно, больно и страшно на вас смотреть.

      Пожилая женщина резко переменилась в лице, тон её сделался грубее:

      – Ай, туда тебе и дорога, дура! Сама бы палкой подтолкнула, да помирать скоро, перед Иисусом отвечать не хочется, было б за кого. Тьфу ты! – поковыляла незнакомая «воспитательница» по дрожащему мосту от приближающегося локомотива.

      Речь женщины произвела на Анну смешанное впечатление, с одной стороны – Белгаловой не привыкать слушать морали от пожилых дам, равно как и пропускать их мимо ушей; с другой – старушка школьницу немного пристыдила и «настрой» пропал.

      Девушка перелезла обратно через перила, осмотрела последний раз вокзал, тяжело вздохнула и, надев наушники, поплелась к дому.

      Шла одиннадцатиклассница медленно, не глядела по сторонам и не обращала внимания на возмущённые сигналы автолюбителей и ворчащих прохожих – погрузилась в телефон: выкладывала сделанное недавно фото самой себя (селфи) на фоне высоковольтных проводов и вагон-цистерн. Сверху поста сделала надпись, – «Секунда боли, зато избавление навечно! Ваше мнение? Сделать попытку?» – опубликовав яркое «послание», на деле – крик о помощи, подросток бросила телефон в верхний карман межсезонной, кожаной (чёрной) куртки.

      Домой идти не хотелось, там же ничего нового! Душ, ужин, имитация решения домашних заданий, за компьютер на часок, а больше за ним сидеть и нечего, ибо «единственный и неповторимый» не напишет отныне точно… после в кровать. Нет! девушка решила в квартиру не торопиться, а когда мама начнёт трезвонить через полчаса, с претензией, – «Скоро десять вечера, где тебя носит?! Ты там, случаем, не пьёшь?» – Аня пригрозит ей: «Если не сбросишь накал контроля, уйду из дома, обещаю! Ты даже правду об отце моём сказать не можешь, всё уверяешь, будто он лётчик-испытатель, который погиб… мне не пять лет, чтобы верить в такую чушь!» – Подобное решение ненадолго подняло настроение, Белгалова улыбнулась непонятно чему, включила музыку повеселее и свернула с центральной улицы в сторону окраин: снова потянуло её к железной дороге.

      Переключая треки на смартфоне, Анна старалась не просматривать оповещения из соцсетей, хотя желание имелось сильное, она же представляла, – «Сейчас ей понапишут друзья, подруги, возможно, и незнакомцы, все дружно примутся сочувствовать, отговаривать от решения последовать за вымышленной тёзкой (Карениной). Она начнёт задавать вопросы, – «А для чего жить? Что хорошего в этом мире?» и прочее. Собеседники поспешат приводить доводы – «За!», и, в конце концов, придётся им пообещать, – «Исключительно ради вас, дорогие мои, я проснусь завтра!» Да, подростку требовалась моральная поддержка, разумеется, от сверстников или тех, кто на несколько лет старше, но никак не от мамы, тёти, крёстной или дядек,