Кто ты будешь такой?. Любовь Баринова

школы Аля уже знала, что уедет из Иваново. Казалось, мать хотела этого не меньше.

      2005, апрель, Москва

      – И долго Барса прожила? – изучая фотографию, спрашивает Аля.

      Актер поворачивается к ней и глядит так, словно наткнулся на новогоднюю игрушку в летний день.

      – Кстати, твои американские ботинки стали мне впору только на следующий год.

      Поморгав, поднимается. Находит трусы, натягивает, встав к Але спиной. Теперь джинсы. Будто ему вдруг стало неловко. Будто Аля, уже низвергнутая в страну теней, восстала из праха и снова обернулась человеком.

      – Побудь минутку.

      Проходит мимо, слышится скрип двери, потом шум спускаемой воды. Возвращается: ресницы, зачатки бороды – мокрые, глаза – речной песок под прозрачной водой. Внимательно смотрит на нее.

      – Кофе будешь?

      – Если только быстро. Мне на лекцию пора.

      На кухне включает кофеварку. Кухня обычная, почему-то Але казалось, что актеры живут как-то по-особенному. Впрочем, Духов же не Безруков там или Меньшиков. У плиты лежит прихватка в русском стиле – красные ягоды, золотистые листья и загогулины, черный фон. Кофеварка, пошумев, стихает, кофе весело, бодро капает в стеклянную емкость. Духов достает две чашки, из тех, с глупыми надписями и сердечком на боках, разливает кофе.

      – Сахар, молоко?

      Нашелся даже хлеб, масло и джем – этот в коробочке, из поезда или Макдоналдса.

      – Как в учебнике английского, – говорит Аля.

      – Что?

      – Ну помнишь… Семья за столом: папа, мама, девочка и мальчик – там было всегда двое, а то и трое детей. Стол накрыт – хлеб, масленка, нож, чайник, чашки, джем в банке. Папа просит маму: “Pass me the jam, please”. Я всегда завидовала. Тоже хотела такую семью.

      Странно смотрит на нее, мешает ложечкой кофе. Аля вспоминает, что вчера оконфузилась, не признав каких-то известных фамилий и названий, которые он произносил с придыханием. Может, и сейчас неправильно воспроизвела английское предложение?

      – Я помню кота у окна, – говорит он. – В учебнике английского. За окном дождь, мокрые крыши. Кот скучный. И надпись, что-то вроде: “It is raining now”.

      Волосы у него темнее, чем в детстве, а лежат так же безупречно, хотя он разве что провел по ним рукой. Немного наивный взгляд.

      – Так что стало с твоей собакой? Той, с белой шерстью?

      – Умерла лет семь как. Сейчас у Ивана Арсеньевича другая, тоже Барса, но золотистый ретривер. Та была белой овчаркой.

      – У Ивана Арсеньевича?

      – Константиновича. Собака, про которую ты спрашиваешь, была его. И дом его. На фотографии, кстати, тоже он.

      Аля откусывает бутерброд.

      – Это режиссер, про которого ты мне всю ночь заливал? У кого ты работаешь?

      – Да. Он и мой отец – друзья детства. То есть были. Ну то есть… ладно, это неважно. Так это правда ты? Та девчонка, которая с матерью вышли в тот день из леса?

      – Правда я, – Аля смеется. Она чувствует себя