Игра. Андрей Владимирович Андреев

и ты несешь с собой этот самый свет? К тому же я сейчас сыт и не чувствую жажды: последняя пища была пропитана страхом, и мне его хватит еще надолго… Чем чаще и дольше колотится в груди пищи сердце, тем вкусней и сытней еда, и тем больше пьянит теплая кровь. Всё моё существование – игра. Игра с людьми. С моей едой. Поев, я чувствую в себе их мысли, эмоции, их ощущения и переживания, и от нечего делать пытаюсь разобраться, что же это такое. Они слишком разнообразны, чтобы я мог по настоящему их понять. Люди считают меня злом, но почему? Ведь они поступают точно так-же, как и я, когда их стрелы убивают оленя. Или когда копья вонзаются в дикого кабана. Единственная разница между мной и людьми – они предпочитают жареное мясо.

      Я не так давно занял эту большую, пустую комнату в основании сторожевой башни. Как ее использовали люди я не имел ни малейшего понятия, но тут была тяжелая, обитая железом дверь, и ни одной бойницы. Наверное, тут иногда держали узников, потому, что у стены валялся полусгнивший тюфяк, набитый сухой соломой. До этого мне неплохо жилось в деревне Дикого леса, но хозяин замка напал на эту деревню, и у меня не осталось пищи. А тут ее полно. К тому-же подрастает много детей, значит, я не останусь голодным и в будущем. Детей я стараюсь сторониться. Они могут увидеть меня хоть во тьме, хоть на свету. Самое неприятное, что в пищу они не годятся, во первых – в них еще почти нет того, что мне необходимо, а во вторых – они банально маленькие, не наешься. В деревне Дикого леса меня боялись, меня пытались задобрить, мне поклонялись, и, постепенно, поняли, что мне необходимо. Умная еда была, жаль, что их поубивали без толку. А так они раз в неделю-две старались поймать на дороге путника, и приводили в большой сарай, где я жил.

      Они открыли дверь, впихнули в комнату маленькое тельце, так, что человечек упал на пол, и со словами: “Посиди здесь, пока не научишься разговаривать со старшими!”, ушли. Дверь со стуком захлопнулась, лязгнул засов, снова стало темно и спокойно. “Ребенок” – определил я. С пола донеслось всхлипывание и шмыганье носом. Зачем мне ребенок, да еще тогда, когда я сыт? В этот момент ребенок пошевелился, сел, привалившись к стене, и наши глаза встретились.

      – Ты… Ты кто? – Вопрос был задан без тени страха, в нем было лишь любопытство.

      – Ты меня видишь?

      – Ага. – Ребенок снова шмыгнул носом. – Ты же не будешь на меня кричать?

      – Кричать на тебя? Зачем? – Я не совсем понимал логику маленького человека. Одно дело, если бы он сам заорал, увидев в темноте меня, это было бы понятно. Но я то почему должен был кричать, да еще и на него?!

      – Ну… Я же не сделала реверанс, и не назвала тебя господином…

      Ага. Ребенок был женщиной. Как там, у людей, девкой. Девочкой. Я присмотрелся. Да. Лицо сердечком, широко распахнутые огромные зеленые глазища в обрамлении длинных, пушистых ресниц, чуть вьющиеся рыжие волосы.