Во власти страха. Полина Александровна Раевская

время бесконечно чужим. Как такое возможно? Сама не знаю. Но факт оставался фактом, и я чувствовала смущение, словно мы не десять лет знакомы, а всего одну ночь. Мне было не по себе за свое вчерашнее поведение. Набросилась на него, словно изголодавшаяся по мужику баба. Впрочем, я такая и есть, вот только не по мужику, а конкретно по нему. По рукам его нежным и в тоже время грубым, дарящим, как неземное наслаждение, так и адскую боль.

      Мне всегда нравились его руки. С юности был пунктик обращать внимание, прежде всего, на них. У Маркуса они красивые и ухоженные, с сеточкой проступающих под смуглой кожей вен, с мелкими шрамами на костяшках пальцев, с идеальным маникюром, что меня немного веселило поначалу. Наверное, сказывался русский менталитет или просто я такая «темная» была. Пальцы моего мужчины из тех, что называют «музыкальные»: длинные, худые, узкие на кончиках, широкие в середине и вновь сужающиеся у основания, из-за чего кольцо, которое он носил на мизинце, было ему великовато, но не спадало. Обручальное же он никогда не надевал, и это было обидно, хотя в череде бесконечных обид уже кажется мелочью.

      Я любила его руки, пока не начала бояться и, кажется, до сих пор не искоренила этот страх. Смотрю на них: лежат у меня на талии, а я даже прикоснуться не могу, словно все, что было этой ночью, было не со мной. Вчера эмоции захлестнули, и я на мгновение освободилась от оков, сдерживающих меня на протяжении пяти лет, но сейчас чувствую, как вновь, будто каменею, возвращаюсь в свой кокон натянутых улыбок, продуманных слов, осторожности, наблюдательности и подозрительности. Анна Гончарова теперь такая, а то, что было ночью – это лишь отголосок прошлых дней, ностальгия.

      Полежав еще немного, собралась с духом и осторожно начала подниматься, стараясь не разбудить Маркуса. За окном еще было темно, поэтому я наощупь стала шарить по полу в поисках трусиков, которые Маркус снял с меня где-то на диване. От воспоминаний в животе сладко оборвалось, я улыбнулась краешком губ. Однако стоило повернуть голову, улыбка погасла, сердце ухнуло с огромной высоты, и я застыла, встретившись с пристальным взглядом, от которого мурашки побежали по коже.

      В полумраке Маркус был похож на героя романа Стокера: короткие, черные волосы после сна были всклокочены и торчали в разные стороны, завиваясь у висков. Несмотря на то, что Маркус был смуглым, кожа его имела нездоровый, сероватый оттенок. Оно и понятно, из тюрьмы здоровыми не возвращаются. Лицо было настолько худым, что черты заострились и казались, будто высеченными из камня. Впалые щеки были покрыты щетиной, придавая лицу разбойничий вид. Но самыми зловещими были глаза: не карие, а черные, дьявольские. Они казались большими за счет худобы и были слегка прищурены в эту минуту.

      Маркус настороженно следил за каждым моим движением. Я тяжело сглотнула, очередная попытка улыбнуться провалилась с треском. Меня затопило чувство неловкости, и я прижала плед к груди, стараясь хоть немного прикрыть наготу. Маркус заметил это движение и слегка нахмурился. Я почувствовала себя настоящей дурой, но ничего не смогла с собой поделать. Что-то сковало изнутри и не давало вздохнуть.

      – Доброе утро! Ты рано проснулся, – выдавила я из себя. Маркус ничего не ответил, приподнялся и, обхватив меня за талию, притянул к себе, а в следующую секунду я уже оказалась лежащей на боку, спиной к нему.

      Сердце заколотилось, как сумасшедшее, когда горячее тело Беркета прижалось ко мне. Все же сказывалось четыре года без мужчины. Мое тело слишком остро реагировало даже на невинное поглаживание.

      Откинувшись назад, я прижалась плотнее, чувствуя ягодицами эрекцию Маркуса. Жар разлился по всему телу, между ног стало влажно. Всего лишь одно прикосновение, а я уже готова для моего бывшего мужа.

      Надо признать, это пугает, я боюсь его власти надо мной: над моим телом и чувствами. А ведь мне казалось, я научилась противостоять этой зависимости.

      «Кажется, надо крестится, дорогуша» – насмешливо отвечает мое тело предательской дрожью на грубоватую ласку, когда Маркус начинает поглаживать мою грудь, слегка сжимая соски.

      – Что это сейчас было? – спрашивает он хрипло, целуя мою шею, зная, что схожу от этого с ума.

      – В смысле? – непонимающе шепчу, боясь выдать голосом свое состояние. Маркус молчит, продолжая ласкать меня.

      Его горячий язык скользит по коже, оставляя влажный след, бедра едва заметно двигаются, создавая трение между нашими телами, и я чувствую, как его большой, твердый член скользит по моим ягодицам, доводя меня до нетерпеливой дрожи этими эротичными движениями. Мне становится жарко, влажно и невыносимо душно.

      Хочу его до потери пульса, до ломоты во всем теле. И Беркет, зная это, будет мучить до тех пор, пока я не начну просить, умолять его трахнуть меня.

      Да, именно трахнуть. Обычно, такие пытки заканчиваются этим. Маркус умеет довести до состояния неконтролируемой жажды, когда превращаешься в какое-то животное в гоне, подвластное только зову плоти.

      Впрочем, с Маркусом иначе нельзя. Он не признает притворства в сексе, требует полной отдачи, снятия привычных масок и амплуа: отключения всего, кроме инстинктов и желаний. Для этого он сделает все, и ему это, как и всегда,