Хоббит. Джон Толкин

дым,

      В скалистые горы, в подземные норы

      Уйдем за сокровищем древним своим.

      Ни эльфы лесные, ни люд городской

      Не слышали музыки их колдовской,

      Не знали о гимнах, что в кузницах дымных

      Слагали и пели они под землей.

      Но страшный удар прогудел в вышине,

      Как будто ударил певец по струне,

      И вспыхнули грозно высокие сосны,

      Как факелы, в красном шатаясь огне.

      Испуганно в сумерках колокол бил,

      Столб копоти небо и звезды закрыл;

      Разгневанный ящер дыханьем палящим

      Жилища и башни людей сокрушил.

      Раздался последний удар громовой,

      Гора содрогнулась под вражьей стопой,

      И древние гномы в земные проломы

      Сокрылись неведомой людям тропой.

      К вершинам далеким, к туманам седым,

      К ущельям, где вьется заоблачный дым,

      В скалистые горы, в подземные норы

      Уйдем за сокровищем древним своим.

      Они пели, и в груди у хоббита пробуждалась любовь к прекрасным творениям рук, мастерства и чар, яростная и ревнивая любовь, влеченье гномьих сердец. Что-то туковское всколыхнулось в душе, захотелось пуститься в путь и увидеть горы-исполины, услышать шум сосен и водопадов, исследовать пещеры, носить меч вместо дорожной палки. Он выглянул в окно. В темном небе над деревьями зажглись звезды. Хоббиту подумалось о сияющих самоцветах в темных гномьих пещерах. Внезапно в лесу за Рекой взметнулось пламя – наверное, кто-то развел костер, – и ему представилось, что на тихий Холм опустился дракон и палит все огнем. Бильбо поежился и вновь стал тихим мистером Бэггинсом из Бэг-энда Под Холмом.

      Он встал, дрожа. Ему хотелось то ли сходить за лампой, то ли сделать вид, что пошел, а на самом деле спрятаться в подвале за пивными бочками и не вылезать, пока гномы не уйдут. Вдруг он понял, что пение и музыка смолкли, а из темноты на него смотрят сверкающие огоньки глаз.

      – Куда это вы? – спросил Торин таким тоном, будто угадал оба его намерения.

      – Как насчет света? – виновато спросил Бильбо.

      – Нам милее сумерки, – ответили гномы. – Темнота – для темных дел! До рассвета еще много часов.

      – Конечно! – Бильбо торопливо сел, промахнулся мимо табуретки и угодил на каминную решетку, с грохотом уронив совок и кочергу.

      – Ш-ш! – сказал Гэндальф. – Пусть говорит Торин.

      И Торин начал:

      – Гэндальф, гномы и мистер Бэггинс! Мы собрались в доме нашего друга и тайного сообщника, превосходнейшего и отважнейшего хоббита – да не облысеют его ступни! хвала его пиву и элю! – Он остановился, чтобы перевести дыхание и чтобы хоббит вежливо поблагодарил, но добрые слова о хозяине пропали втуне. Бедный Бильбо ничего не слышал. Когда его назвали отважнейшим, да еще сообщником, он открыл рот, чтобы возразить, да так и не смог выговорить ни слова. Поэтому Торин продолжил: – Мы собрались, чтобы обсудить наши замыслы, способы, меры, средства и орудия