V.. Томас Пинчон

говорила вкрадчиво: все грубые трюки, что она знала. Шёнмахер с самого начала распознал в ней легкую добычу.

      – Приходите завтра, – сказал он ей. У Ирвинг был выходной. Эсфирь явилась на следующий день, облаченная подо всем как можно кружевней, и фетишей на ней было столько, сколько оказалось по карману. Вероятно, даже «Шалимаром» капнула на марлю посреди лица.

      В задней комнатке:

      – Как вы себя чувствуете.

      Она рассмеялась, слишком громко.

      – Болит. Но.

      – Да, но. Всегда есть способы забыть о боли.

      Похоже, ей никак не удавалось избавиться от дурацкой, полусмущенной улыбки. От нее лицо растягивалось, нос болел сильнее.

      – Знаете, что мы сделаем? Нет, что я сделаю с вами? Разумеется.

      Она ему позволила раздеть ее. Он высказался только насчет черного пояса с резинками.

      – О. Ох господи. – Приступ совести: ей его подарил Сляб. С любовью, подразумевалось.

      – Прекратите. У нас тут не стриптиз для подгляд. И вы не девственница.

      Еще самоуничижительный смешок.

      – Вот именно. Другой мальчик. Подарил мне его. Мальчик, которого я любила.

      У нее шок, подумал он, смутно удивившись.

      – Пойдемте. Притворимся, что мы на вашей операции. Вам же понравилась операция, верно.

      Сквозь щель в занавесях напротив подглядывал Окоп.

      – Ложитесь на кровать. Это будет наш операционный стол. Вам сейчас сделают межмышечную инъекцию.

      – Нет, – вскрикнула она.

      – Вы репетировали столько способов говорить нет. Нет, значащее да. Вот это нет мне не нравится. Скажите иначе.

      – Нет, – с легким стоном.

      – Иначе. Снова.

      – Нет, – теперь с улыбкой, глаза приспущены.

      – Еще.

      – Нет.

      – Получается лучше. – Развязывая галстук, брюки лужицей у ног, Шёнмахер спел ей серенаду.

      Скажу, старик, пусть неумело:

      У нее – что надо колумелла,

      А перегородка – хоть ты стой, хоть падай;

      И с каждым иссечением хряща

      Она вручает, трепеща,

      Мне чек остеокластовой наградой.

      [Припев]:

      Покуда Эсфирь не вскроешь –

      Считай, ничего ты не резал;

      Она лучше всех аж втрое,

      И я с ее носа не слезу.

      Она не скандалит, а ластится,

      Лежит так, что ничем не проймешь;

      Обожает мою ринопластику,

      А чужие не ставит ни в грош.

      Эсфирь у нас пассивна,

      Но держится массивно,

      И как такой красивой

      Никто не замечал?

      Она во всей своей красе

      Ирландию позорит вдаль и вширь,

      Ведь нос ее теперь стал ретруссэ,

      А зовут ее, не забывай, Эсфирь…

      Последние восемь тактов она скандировала «Нет» на первом и третьем.

      Такова была (своего рода) яковианская этиология эвентуального путешествия Эсфири на Кубу; о чем далее.

      Глава