Клинок Тишалла. Мэтью Стовер

поднимается на ноги.

      – Это не тебе решать. Старший здесь я. Мы пойдем слушать их Песнь.

      – Ррони! Нет, черт! Ты не знаешь, во что ввязываешься!

      – А ты знаешь? Откуда? Или ты хочешь объяснить?

      Он знает, что я не могу – по крайней мере, при Л’жаннелле. Он что, вправду болен? Поэтому он меня подзуживает?

      Придется ли мне его убить?

      Торронелл смотрит на меня так, будто мысли мои написаны на лбу. Ждет решения.

      Я уже решил: сдаюсь. Разве у меня есть выбор?

      – Ладно, – обреченно говорю я. – Пойдем слушать Песнь.

7

      – Я прекрасно себя чувствую, – напряженно произносит Ррони, облизывая губы. Он сидит лицом к костру, и мне хочется верить, что румянец на его щеках лишь от жара близкого пламени. – Прошло четыре дня. Если бы я заразился, лихорадка уже началась бы, верно? – В глазах его стоит живой ужас. – Верно?

      Оба мы одеты в чистое – сменную одежду из седельных сумок. Стреноженные кони пасутся невдалеке. Мы сидим на валежнике у крошечного костерка. Мои волосы начинают отрастать – бесцветная щетина, из-за которой череп похож на наждачку. Голова Ррони еще блестит обожженной лысиной.

      Губа его рассечена, на лице раздутый лиловый синяк моей работы. С тех пор как Ррони очнулся, он все сильней сопротивлялся тому, чтобы открыть душу целительному уюту Слияния; за эти четыре дня мы беседовали вслух больше, чем за последние десять лет.

      Я тоскую по Слиянию, тоскую по той близости, что мы разделяли с братом, и безнадежно мечтаю о том, чтобы воспользоваться им, но даже не упоминаю об этом. Не могу. Под ложечкой копится тошнотворная мука, подсказывая, что я не хочу на самом деле разделить те чувства, что скрывает Торронелл. Поэтому я только киваю неуверенно, полагаясь на то, что темнота и неровный свет костра скроют выражение моего лица.

      – Да, четыре. Кажется. Я не уверен.

      – Как ты можешь не быть уверен? – шипит Ррони.

      Я же не могу включить монитор и посмотреть!

      Но этого я не могу сказать – Ррони и так плохо.

      У меня нет секретов от брата. Ррони узнал правду двадцать пять лет назад, еще до моего приятия. О таком не упоминают при наших спутниках; мое истинное происхождение остается тщательно скрываемой тайной дома Митондионн. Все – или почти все, не исключая наших товарищей, – знают, что у меня есть своя тайна, но не подозревают, в чем она заключается. Все полагают, что я Мул, одно из тех редкостных и жалких созданий, что появляются на свет, если хуманс изнасилует Перворожденную. Считается, что мое прозвание – подменыш – лишь вежливый эвфемизм.

      Истина куда страшнее.

      Я должен принять ее. После всего, что случилось, отрицать прошлое или бежать от него уже невозможно. Я Актир.

      Не Актер, нет; мои ощущения никогда не передавались на Землю, чтобы Студия могла распродать их зевакам. Но Актир – безусловно, ибо я родился на Земле. Родился человеком. Внешность Перворожденного мне придали в Консерватории на острове Наксос при помощи косметических операций.

      Меня