Мент. Оперативный простор. Дмитрий Дашко

Я чувствую себя на своём месте в уголовном розыске и пока не планирую ничего менять.

      – Жаль, – разочарованно протянул латыш.

      – Но я всё-таки буду иметь вас в виду. Возвращайтесь к себе в купе, товарищ Быстров. Вас уже наверняка заждались ваши спутники. Дальше мы справимся сами.

      В купе меня встретила встревоженная донельзя Катя. У неё были заплаканные глаза.

      – Не сердись на меня, сестрёнка, – кающимся тоном проговорил я. – Иначе было нельзя.

      – Ну почему?! Почему?! – простонала она.

      – Помнишь, ты говорила про своего мужа, что он – человек чести?

      Катя кивнула.

      – Так вот, – продолжил я, – для меня тоже честь – не пустой звук.

      – Боже мой! – воскликнула она. – Как всё-таки сложно с вами, мужчинами!

      – Твоя правда, сестрёнка, – я поцеловал её в лоб.

      – С другой стороны, будь мы другими, ты бы не любила ни Александра, ни меня, – добавил я. – И не переживай, я под пули подставляться не собираюсь. У меня ещё слишком много дел…..Поезд медленно подходил к конечной станции – Петрограду.

      «Не изменяя весёлой традиции, дождиком встретил меня Ленинград». Мама очень любила эту песню: она родилась в Питере и передала мне свою любовь к городу на Неве.

      «Только там я чувствую себя дома», – порой говорила она, особенно после того, как папы не стало.

      В шестидесятых – начале семидесятых мамина семья жила в старинном доме на улице, которая в советское время носила имя британского социалиста Джона Маклина. Потом проспекту вернули дореволюционное название, теперь это Английский проспект. В те дни, когда мне удавалось посетить Питер, я приходил к этому дому и пытался представить себе их жизнь: как они собирались возле огромной печи, как мама ходила в школу, как случайно встретилась на улице с папой. Потом были институт, переезд в другой город, рождение меня… Мама всю жизнь мечтала вернуться в Питер и навсегда. К сожалению, ей было не суждено умереть на родине. После того, как её не стало, я часто с тоской думал о том, что не смог выполнить желание дорогого мне человека, мамы…

      И вот я подъезжаю к городу её мечты. Правда, до появления на свет моих родителей ещё целых тридцать лет, и это не тот Ленинград, где они росли. Не тот город, по улицам которого бродили мы с дедушкой, любуясь шедеврами архитектуры, лакомясь вкуснейшим ленинградским эскимо на ходу или жадно поедая шарики мороженного, политого сиропом, в подвальных питерских кафе на центральных проспектах.

      Прежним осталось одно – погода. И в полном соответствии с той песней, Ленинград, то есть сейчас Петроград, встречал прибытие нашего поезда сильным дождём. Небо было затянуто тучами, отчего всё вокруг красилось в серый и потому мрачноватый цвет. Ветер грохотал на крышах, норовя оторвать водосточные трубы. Повсюду, куда ни кинь взгляд, была вода. Она стояла на булыжных мостовых, громко переливалась в канализационных колодцах.

      Люди пересекали улицы короткими перебежками. Зонты были бесполезны – ветер мял и ломал их как пластилиновые.

      И тем не менее у меня на душе было хорошо. Я тоже ощутил,