Мадам Гали – 4. Операция «Сусанин». Юрий Барышев

шестьдесят седьмом пехотный офицер Эмиль Гольдман воевал уже не со страхом, он не знал, что это такое. Он воевал за память отца, за могилу матери, за свое право жить и быть похороненным в Израиле. А потом, уже став сотрудником разведки, просто воевал. Вся его жизнь и судьба были связаны с жизнью и судьбой его единственной Родины, а жизнь и судьба Израиля – постоянная война. Он – сын войны, сторожевой пес маленького клочка земли, прижатого к побережью Средиземного моря. А пес должен быть злобным. За эту злобность пса и кормят, и боятся.

      Гольдман жестко усмехнулся, раздавив окурок прямо в ладони. В этот момент его лицо действительно вдруг приобрело сходство с мордой злобного волкодава.

      – Выходим от шефа подышать свежим никотином?

      Занятый своими мыслями, Гольдман не заметил, как к нему подошел Горовиц. Марк, как обычно, был настроен отпустить какую-нибудь шуточку, но выражение лица собеседника, он понял, не оставляло для этого никакой возможности. Тоже закурив, Горовиц выпустил из ноздрей облако пахнущего ментолом дыма и спросил, стараясь не глядеть Гольдману в глаза:

      – Как ты думаешь, Гитлер применил бы ядерное оружие, если бы Германия успела его изготовить?

      – Уж не хочешь ли ты сказать, что мы сейчас находимся в положении Гитлера?

      Тон Гольдмана был настолько ледяным, что Горовиц, смешавшись, начал почти оправдываться:

      – Нет, нет, что ты! Разумеется, этим арабам нужно пустить кровь, но…

      – Но?…

      Горовиц сделал глубокую затяжку. Ему всегда было не по себе рядом с Гольдманом, но сейчас как-то особенно. Он уже жалел о том, что подошел и начал этот неофициальный, а значит, в общем-то, необязательный разговор.

      – Но. Согласись, Эмиль, иметь бомбу и применить ее – это, как говорится, две большие разницы.

      Гольдман осклабился. Горовиц был лишь тремя годами младше него, и все-таки, часто казался почти мальчиком. Ладно. Пожалеем младенца. Кроме того, как ни крути, Марк действительно был неплохим разведчиком. Пора и за дело. И Гольдман сменил тон на сугубо деловой:

      – Брось, чем забита твоя голова? В конце концов, мы получили определенное задание и обязаны его выполнять. Поэтому подумай лучше, как подобраться к русским игрушкам. Скажу по секрету, у меня есть определенные наметки. Тьфу, тьфу, не сглазить, – Эмиль постучал кулаком по деревянному подоконнику. – Мне кое-что шепнул приятель из Шабака.

      – У тебя приятели даже в общей службе безопасности государства Израиль? – Горовиц, обрадованный тем, что коллега уже не смотрит на него так холодно, попытался еще больше разрядить обстановку неуклюжей шуткой. Но Гольдман не принял предложенной интонации:

      – Разумеется. Как и у тебя и у всех нас.

      – Да, извини, – Горовиц оставил все попытки свести разговор к непринужденному трепу. – Но что за дело? И почему ребятам из Шабака не заняться самим?

      – Сами чувствуют, что не по зубам рыбешка… Но… Есть одна француженка-еврейка, эмигрантка из Союза. До выезда жила в Москве.