Залив девочек. Александра Нарин

ничего не понятно, я жила по другим правилам и забирать меня не просила.

      – Подержи. – Бабушка передала толстую рассыпающуюся косу Песчинки, которую плела, и спокойно пошла к Эсхите. Крепко зажала ей голову одной рукой и, плюнув на другую, стерла краску.

      – Вы мне никто! Вы мне не родственники, – выдернулась и зарычала Эсхита. – Я жила без вас, без вашей церкви, без ваших обслюнявленных остатков, которые никто не возьмет в рот.

      – Идите в школу. – Бабушка махнула в воздух рукой, словно отгоняя пыль. – Благослови вас Господь.

      Я осторожно повела Зернышко вместе с ее темнотой обратно в гостиную, чтоб включить ей уроки. Чарита отнесла Бисеринку на руках, рассыпала перед ней пустые баночки. Сколько месяцев было этому ребенку? Мы не могли понять. Она весила как новорожденная и не росла. «У нее черви в желудке, – говорила Чарита, – они и съедают всю ее еду». Чарита давала ей молоко в бутылочке, Бисеринка вяло пила. Это могло занимать целый день, она роняла и поднимала бутылку, распрыскивая вокруг себя липкие капли, вытирала их об себя, о старую кофту.

      «Многим детям в семьях бедных матери в молоко капают спирт, чтоб те спали, пока матери работают, – говорила Чарита. – Матери не догадываются, что ум детей от этого глупеет».

      Мы знали, что дети часто такие. Обезвоженные, сморщенные, как черепахи, они должны были умереть, но живут. Живут, прорастая травой из сухой, покрытой мусором почвы.

      Мы с бабушкой смотрели с балкона, как девочки высыпают из Башни. Зернышко стояла с нами, поворачивала голову в другую сторону, искала лицом ветер.

      Эсхита внизу тут же расплела волосы и достала помаду.

      – Девадаси[23], – сказала бабушка, – испорченное дитя.

      Наших девочек подхватывал поток улицы. Школьников везли автобусами и кебами, на мопедах – тесно, по нескольку детей сразу в рикшах, на велосипедах, вели за руки и несли на руках. Дети в роскошных автомобилях, малыши из трущоб в такой же поношенной форме, как у наших сирот (и у меня была такая); подростки с лицами, присыпанными пудрой, юные девушки с жасмином в прическах; мусульмане, индуисты, христиане и сикхи ступали в едином потоке утра. Когда улица пустела, из всех школ раздавались чистые голоса, дети пели гимн «Душа народа»:

      – Я кланяюсь Тебе, о Мать, полноводная, плодородная,

      Овеваемая прохладными южными ветрами,

      Темная от обилия хлебов,

      Ночи наполняют сердце радостью в сиянии лунного света,

      Земли прекрасны в убранстве цветущих деревьев,

      Смех прекрасен, и прекрасна речь[24].

      Джали

      Локти касались друг друга за длинными столами. Мы включили компьютеры, сели и стали ждать наш чай. Звонки еще не начались. Мы шептались, чтоб мужчины не слышали. Так вот, коллега по секрету сказала, что у нее будет еще один ребенок. Срок уже четыре месяца, под свободной куртой[25], конечно, не видно. Ее даже не тошнит, чувствует она себя прекрасно, как дерево в цвету. Я слушала ее

23

Девадаси – храмовые танцовщицы; в некоторых храмах вступали в связь с прихожанами из высших каст.

24

«Душа народа» – гимн Индии, «Джанаганамана», написанный Рабиндранатом Тагором.

25

Курта – свободная длинная блузка.