Время убивает. Василий Головачев

слушаю.

      Никифор быстро объяснил капитану суть происходящего.

      – Сколько сейчас на твоих?

      Виктор посмотрел на часы: у него были новейшие «Сейко» с чипом связи.

      – Двенадцать тридцать пять.

      – А на моих тринадцать сорок три. Я трижды побывал в квартире Истомина, и после каждого посещения мои часы начинали спешить.

      – Жесть!

      – Вот-вот, и я того же мнения.

      – Я почти ноль в формулах, для меня что уравнение Шрёдинхера, что Улёта – Девита, одно сотрясение воздуха.

      – Это разные уравнения, но Истомин смог дополнить Уилера интегралом Шрё…

      Климчук поднял руки вверх:

      – Остановись! Я всё равно не запомню. Вообще поражаюсь твоей памяти, если честно. Лично мне удаётся запомнить только то, что связано с реальными вещами, математика для меня – тёмный лес.

      – Мне просто повезло, – отмахнулся Никифор. – Мой научный руководитель в те времена, когда я пытался заниматься диссером, требовал запоминать головоломные вещи, чтобы держать мозги в активном состоянии. К примеру, знаешь, чему равняется фундаментальный предел температуры для нашей Вселенной?

      – Я псих, по-твоему? В голову не пришло бы запоминать.

      – Так вот он равен, – Никифор задумался на мгновение, – ста сорока одному миллиону шестистам восьмидесяти тысячам восьмистам на десять в двенадцатой степени триллионов градусов.

      – Триллионов?! Очуметь! И ты запомнил?!

      – Как видишь.

      – А что такое фундаментальный предел?

      – Существует ряд констант разных взаимодействий, которые проявлены в нашей реальности: постоянные Хаббла и Планка, константы Ньютона, Эйнштейна, Бора и так далее, коим подчиняется ткань бытия. Что касается предела температуры для материи в нашем континууме, то он, по сути, определяет состояние при сжатии всей материи Вселенной в чёрную дыру.

      – Он намного выше температуры внутри звёзд?

      – В триллионы раз.

      – Фигасе!

      – Всё, Витя, лекции закончились. У нас мало времени. Интуиция подсказывает, что нас ждёт форс-мажор. Присоединяйся к Володе Марину и заблокируй вход в квартиру Истомина, чтобы ни одна живая душа не проскользнула. Он работал ещё и на оборону, так что военные парни вполне могут предъявить претензии. Отошлёшь их к шефу.

      – Могу и дальше.

      – А вот этого не надо, нам конфликты ни к чему.

      – Что Истомин делал для обороны?

      – Соорудил какую-то машину…

      – Времени! – хмыкнул Климчук.

      – Может, и времени, смешного тут мало, но обращаться с ней надо вельми осторожно, как с готовой взорваться миной.

      – Ладно, понял. Но хоть взглянуть-то на эту машину можно?

      – Это тебе не кресло с рукоятками, как описывал свою машину времени Уэллс. Загляни, убедись, что всё работает, но не вздумай что-либо трогать. А вообще лучше дождись меня, не входя в квартиру.

      – Обижаешь, начальник, – скривил губы Виктор. – Не первый раз замужем.

      – Вот те раз,