Тигровый, черный, золотой. Елена Михалкова

магнат не раскошелится на такие деньжищи.

      Илюшин только усмехнулся в ответ.

      Пять минут спустя Анаит вернулась и сообщила, что получила разрешение от Бурмистрова подписать договор на предложенных условиях.

* * *

      – Пора провести рекогносцировку, – сказал Макар и спрыгнул с подоконника, на котором сидел, рассматривая с двадцать пятого этажа свой двор.

      – Ты поедешь со мной в музей? – удивился Сергей.

      – Нет, в музей ты отправишься один. А я планирую встретиться с господином Ясинским. Мне очень хочется узнать, во сколько глава Имперского союза оценивает пропавшие картины.

      Час спустя Сергей Бабкин подходил к скромному двухэтажному зданию музея в переулках за Бульварным кольцом, а Макар Илюшин – к высокому дому недалеко от парка.

      Адам Брониславович Ясинский встретил его на лестничной клетке. Илюшин с первого взгляда определил, что Ясинский – не из тех людей, которые выбегают к гостям, и сделал закономерный вывод, что Адам Брониславович в нем, частном сыщике, чрезвычайно заинтересован.

      Вывод этот подтвердился сразу же.

      – Есть какие-то новости? – спросил Ясинский, и взгляд его выпуклых черных глаз сделался умоляющим. – Здравствуйте!

      Илюшин с удивлением ответил, что об исчезновении картин он узнал только два часа назад.

      – Да-да, конечно, конечно… Прошу вас, проходите.

      Ясинский суетился и нервничал. Илюшин вспомнил тигров с барсом и озадачился еще больше.

      – Вот сюда проходите, вот сюда… Простите, забыл, как вас по имени-отчеству?

      – Макар Андреевич.

      – Очень рад, Макар Андреевич!

      Илюшина провели в светлую, с большим вкусом обставленную гостиную. Книги, картины, китайские вазы… Взгляд Макара остановился на бронзовой скульптуре: мальчик, заносящий острогу над рыбой. Тонкий, легкий, с мускулистыми ногами. Скульптор поймал и движение – за мгновение перед ударом, и странно-неподвижное выражение лица, на котором жили одни глаза.

      Молчаливая домработница поставила перед ним чай и тарталетки, наполненные икрой.

      – Взял на себя смелость… – бормотал Ясинский. – Надеюсь, не откажетесь…

      На свету Макар разглядел его как следует.

      Ясинский был благообразен и, пожалуй, даже величественен. Среднего роста, он казался выше из-за прекрасной осанки. Умные темные глаза смотрели на собеседника с печальным пониманием. Голос у него, когда он успокоился, приобрел мягкую звучность, словно Ясинский привык проповедовать с амвона; к этой ассоциации подталкивала и растительность на его лице: усы и светло-русая, густая, вьющаяся борода.

      – Прошу вас, угощайтесь, не обращайте на меня внимания, – попросил он. – Мне кусок в горло не лезет. Я чувствую себя виноватым в том, что случилось, хотя формально моей вины и нет.

      – Адам Брониславович, расскажите, пожалуйста, о самом художнике.

      – О Бурмистрове?

      Илюшину показалось, что взгляд Ясинского метнулся в сторону.

      – Да, о нем. Что он за фигура?

      И