Мечом и словом. Барталомей Соло

жали Лидию Васильевну. Но только не Вика. Не было в мире авторитета, способного вызвать у нее уважение, а уж тем более страх или трепет. Вика была особой девочкой, как будто волчонок, попавший в стаю дворняг – вроде бы и среди своих, но с другой стороны совершенно иной породы.

      Каждую неделю она коротко остригала свои волосы ножницами и красила их в ярко-красный цвет – на зло всем запретам и порицаниям со стороны учителей и работников учреждения. Ее наказывали, пугали, иногда даже били, но эти меры казались ей жалкими, смешными, а нелепые потуги взрослых, которые безуспешно пытались утихомирить ее пыл, только подзадоривали. Не было еще в детском доме номер шестьдесят три воспитанника, который так часто общался с участковым. В отделении полиции Вика бывала три раза на неделе, а инспектор по делам несовершеннолетних при ее виде делала такое лицо, как будто перед ней не тринадцатилетняя девочка, а чистокровный убийца.

      – Вика, – вздохнув, проговорила Лидия Васильевна голосом полным усталости, – Антон ведь неплохой парень…

      – Плохой… – прервала директора Вика, не дав договорить. На ней были потрепанные джинсы и серая футболка с черепом. На футболке той виднелась застиранная едва заметная надпись: «Metallica». Что это такое, Вика не знала, но череп ей уж больно нравился.

      – Он такой же как и ты… С самого рождения здесь…

      – Он дворняга, а я – волк.

      – Ой, прекрати уже, – махнула рукой директор. – Ну куда это годится – обрить человека налысо, пока тот спит? Вик, ну что же он сделал тебе плохого?

      – Мне? – она прыснула. – Еще бы он мне что-то сделал… Я бы ему не только волосы отстригла бы…

      – Послушай, – Лидия Васильевна с тяжестью вздохнула и стянула очки, положив их на стол. – Сегодня только среда… А ты у меня в кабинете уже четвертый раз. В понедельник первый этаж из-за тебя затопило, потом ты подралась… два раза, а теперь это с Антоном. Мальчик плачет, над ним смеются…

      – И пускай плачет, – кивнула Вика. – Я же говорю – дворняга. Ему только и скулить остается.

      – Это ни в какие ворота не лезет, девочка моя…

      – Я не ваша девочка, – Вика поморщилась. – Я ни чья…

      – Я ведь о тебе заботиться хочу, хочу чтобы как лучше…

      – Как лучше? – насупилась Вика. – Отпустите меня на свободу, вот так лучше.

      – Ты еще ребенок! – всплеснула руками Лидия Васильевна. – Тринадцать лет! Какая свобода? Тебя удочеряли уже четыре раза… Ничего не получается… Убегаешь, врешь, хулиганишь… Ну, куда это годится, когда ребенка обратно в детдом из семьи возвращают? На моей практике такого никогда не было.

      – У меня уже были родители, которые от меня отказались, так зачем мне другие? Не нужны мне эти натянутые улыбки и видимость здоровой семьи… Не мое это… Я одиночка. Так всегда будет и не надо мне навязывать это вот все.

      – У тебя еще есть шанс попасть в семью, – не отступала директор. – Послушай, не перебивай… Дай сказать. Я вызвала тебя сюда не для того, чтобы журить… Для этого есть заместитель по воспитательной работе, вот с ним и будете обсуждать зачем Антона побрила налысо и все прочие неурядицы, – она сделала паузу и какое-то время глядела на Вику в растерянности. – Сейчас тебя ждет человек, с которым я на связи уже давно. Он хочет удочерить тебя. Именно тебя, Вика. Я не знаю, почему так случилось, но это очень хороший человек, успешный, неординарный, с деньгами. Очень влиятельный и я верю, что именно в этой семье у тебя все получится. Это настоящий шанс, какого больше никогда не выпадет.

      – Сколько раз вам нужно повторять – не нужна мне семья! – Вика сжала кулаки и топнула ногой. – Как только мне исполнится восемнадцать, я уйду отсюда и вы больше никогда меня не увидите! А пока оставьте меня в покое или я вам такое устрою…

      – Вика, я ухожу… – вдруг вымолвила Лидия Васильевна и Вика насторожилась, сгустила брови. – На пенсию. Через месяц меня здесь не будет, сейчас я начинаю сдавать все дела. Не знаю, кто придет на мое место и я боюсь за тебя. Я помню, как тебя принесли к нам малышкой, помню как ты росла, взрослела, как болела помню… И я не давала тебя в обиду, несмотря на то, что каждый из моих подчиненных готов был к жестким мерам, чтобы обуздать твой характер. Я знаю, что когда я была в отпуске над тобой издевались… Этих людей давно нет здесь, я поспособствовала тому, чтобы они получили по заслугам. Ты самый трудный ребенок из всех, с которыми я имела дело за долгие тридцать лет работы в этом месте. И я боюсь, что новый директор не станет терпеть того, что терпела я.

      – Уходите… – задумчиво проговорила Вика, опустив взор. Только теперь она осознала, что за все время единственным человеком, который относился к ней хорошо, была Лидия Васильевна. И куда она возвращалась после неудачных попыток обрести семью? Не в приют, нет – это лишь стены и крыша. Она возвращалась к ней, к директору детского дома, которая знала ее, которая принимала ее такой, какой она была на самом деле. Она одна принимала ее. Она одна относилась к ней как к человеку.

      – Ухожу, – с грустью проговорила директор, уловив смятение в ее взоре. – И сердце мое не спокойно только из-за тебя. В остальном я оставляю это место