Среди проклятых стен. Лорен Блэквуд

постучала в открытую дверь.

      – Сэр?

      – Кто там? – спросил он, не поднимая головы.

      – Это Андр…

      – Ах да. – Он убрал за ухо непослушную прядь волос на виске. – Входи.

      Его голос звучал легко и непринужденно, совсем не так, как у человека, с которым я говорила вчера. Я вошла в комнату, и мистер Рочестер продолжил, не глядя на меня:

      – Я должен запечатлеть объект на бумаге до того, как она заметит. Угощайтесь вишневыми пирожными и кофе.

      Вишневые пирожные на завтрак? Странно, но после съеденной каши я до сих пор чувствовала голод. Я опустилась на мягкий, обтянутый тканью стул по другую сторону круглого столика, взяла пирожное и снова взглянула на стену. На портрете я видела лишь брюзгливого мужчину и ребенка, но он тем не менее сказал «она». Кого же он рисовал?

      Я взглянула на рисунок и ахнула. На каминной полке стояла женщина в красной кабе[2], богато украшенной свадебной накидке и королевской короне. Кровь стекала из ее рта, обагряя белую накидку, – только в этом месте, помимо кабы, он использовал красный карандаш. Весь остальной рисунок был выполнен в призрачных оттенках серого.

      Я перевела взгляд на стену – женщины там не было – и снова вернулась к рисунку. По моей спине пробежал холодок.

      – Вы видите… ее… сейчас?

      – Только в своем воспоминании.

      – И часто она появляется?

      – Каждый день. Я зову ее Библиотекарем, потому что она обожает переставлять мои книги. – Он усмехнулся. – Злобная аккуратистка. – Он провел последнюю линию, отдалил альбом на расстояние вытянутой руки – при этом движении на его запястьях что-то резко звякнуло, – а после повернул рисунок ко мне. – Что думаешь?

      – Почему у нее кровь?

      – Я и сам не раз задавал ей этот вопрос. Тогда она стала оставлять мне по утрам угрожающие отрывки из книг, чтобы я читал их за завтраком, – пояснил он, махнув рукой на стол рядом с нами. – Больше я не спрашиваю.

      – Я заметила, что вы не изобразили картину на своем рисунке.

      – Ну да. Потому что я не рисую чудовищ.

      Я помолчала. Должно быть, это портрет его отца… так ведь?

      – Тогда почему бы не снять портрет?

      – Это мишень. – С этими словами он поставил подпись и дату на своей работе и, спрятав ее рядом с креслом, отложил карандаш и взял пирожное. Наши взгляды встретились – на его лице мелькнула нежность, почти облегчение. Словно вся грубость и злость, которые я видела в нем, зависели от одного человеческого общения.

      Но тут его глаза опустились ниже и округлились.

      – Господи. У тебя огромный шрам на лице.

      Мои щеки вспыхнули. Наверное, я неправильно истолковала выражение его лица, потому что зрительный контакт нисколько не изменил его поведение. «Такой же грубый, как и вчера».

      – Знаешь, ты производишь ужасное первое впечатление, – продолжил он, откусывая пирожное. – Разве ты не должна была прибыть вчера?

      – Я и прибыла вчера.

      Он молча уставился на меня,

2

Каба – африканское женское платье.