Критика жизни человека. Рассказы Вельзевула своему внуку. Георгий Гурджиев

в вас, по-моему, непременно возникнет досада, главным образом, от того, что ведь в вас еще с детства внедрен и до идеала хорошо сгармонизирован с вашей общей психикой для восприятия всяких новых впечатлений прекрасно действующий автоматизм, благодаря каковой «благодати» теперь вам во время вашей ответственной жизни ни в чем уже нет никакой надобности делать какое бы то ни было индивидуальное усилие.

      Откровенно говоря, лично я центр тяжести в таком моем признании придаю не отсутствию у меня навыка для всяких писательских приемов и правил, а тому, что я не владею сказанным «бонтонно-литературным-языком», неизбежно требующимся в современной жизни не только от писателя, но и от всякого обыкновенного смертного.

      Относительно первого, то есть моего незнания разных писательских приемов и правил, я почти не беспокоюсь.

      Не беспокоюсь же на этот счет я потому, что такое «профанство» теперь в жизни людей уже сделалось тоже как бы в порядке вещей. Такая благодать возникла и в настоящее время всюду на Земле существует «припеваючи» благодаря той экстраординарной новой болезни, которой вот уже двадцать – тридцать лет заболевают почему-то те из числа всех трех полов наших людей, которые, во-первых, спят с полуоткрытыми глазами, и во-вторых – лица которых представляют из себя во всех отношениях плодородную почву для произрастания всевозможного рода прыщей.

      Эта странная болезнь выражается главным образом тем, что заболевший ею, если он – она или оно – немного грамотен и у него оплачена за три месяца вперед квартира, непременно начинает писать какую-нибудь «поучительную-статью» или целую книгу.

      Хорошо зная про эту новую человеческую болезнь и ее эпидемическую распространенность на Земле, я, как должно быть вам понятно, вправе предположить, что и в вас приобретен в отношении ее, как бы сказали ученые медики, «иммунитет» и потому вы не будете так ощутительно возмущаться моим незнанием этих писательских правил и приемов.

      Вот такое мое соображение и делает то, что я центр тяжести в моем предупреждении усматриваю в своем незнании литературного разговорного языка.

      В целях самооправдания, а также, может быть, для уменьшения степени порицания меня вашим бодрственным сознанием, за незнание такого необходимого в современной жизни разговорного языка, считаю необходимым сказать, причем со смирением в сердце и с зардевшимися от стыда щеками, и о том, что, хотя меня в детстве и учили такому языку, и даже некоторые подготовлявшие меня к ответственной жизни старшие, «не-экономя» всяких устрашающих средств, постоянно заставляли меня «зазубривать» множество разных «штрихов», составляющих в своей совокупности эту современную «прелесть», но к несчастью, конечно, вашему, из всего мною тогда вызубренного ничего во мне не усвоилось и для нужд этой моей деятельности, то есть писательской, – решительно ничего не уцелело.

      А не усвоилось, как выяснилось про это совсем недавно, отнюдь не по моей вине и не по вине моих бывших почтенных