Спецхранилище. Олег Синицын

почти человеческих глаз был наполнен болью и непониманием. Пес искренне не понимал, что с ним сделали, вызвав такую нестерпимую боль, и самое главное – зачем. Он всего лишь выполнял свою работу, то, чему его учили с рождения: лаять на незнакомцев, потому что это важно. И он поднял тревогу, когда появился страшный человек в резиновых сапогах. Так за что его ударили и почему возникла боль?

      «Семен» присел на корточки над умирающим Кляксой и до конца смотрел в его тухнущие глаза. Светящийся нож, перестав вращаться, подлетел к нему и плавно юркнул рукоятью в подставленную ладонь. Над лугом катился беззаботный рев моторизованной косы. Я набрал полные легкие воздуха, чтобы прийти в себя: мне снова начало казаться, что я сплю, таким сюрреализмом отдавало все происходящее.

      Пришелец поднялся с корточек. Безразлично переступил через разрубленное пополам тело собаки, направляясь к распахнутым воротам, за которыми маячила сухая фигура Тарасыча, целиком поглощенного косьбой и упорно не замечающего, какие страшные вещи творятся у него за спиной. Карабин стоял, прислоненный к табурету. Чертов старикан, уверенный, что на много километров ни души, бросил служебное оружие на произвол судьбы!

      Видимо, образ карабина чересчур ярко вспыхнул в моей голове, потому что «Семен» полуобернулся, посмотрел на меня, и я почувствовал в виске невидимую раскаленную иглу. Мысли, зрение, слух превратились в пронзительную боль. В глазах почернело. Я рухнул на колени, сжимая голову в ладонях. Одним мысленным усилием пришелец лишил меня даже крохотной возможности предупредить Тарасыча. Хотя сквозь рев мотокосы он все равно бы не услышал крика.

      Не помню, сколько я ползал по траве, оглушенный, ослепленный, задыхающийся. Когда зрение вернулось, я увидел «Семена».

      Пришелец стоял между воротных створок, обозначенных красными звездами, в десяти метрах от меня.

      В руках у него находился карабин.

      Тарасыч вдруг перестал косить. Выпрямился. Думаю, он почувствовал неведомую жуть, которой тянуло от существа. Дед выключил косу, обернулся, только было поздно.

      На него глядел ствол собственного служебного карабина.

      Глаза старика сделались большими и круглыми. В тот момент он понял, какую совершил ошибку, оставив карабин возле табурета, на котором загорал и ремонтировал башмак. Тарасыч попятился, задел концом мотокосы о землю и рухнул вместе с ней на спину. Это спасло его от первой пули, выпущенной «Семеном».

      «Семен» опустил карабин и прошел сквозь облачко сгоревшего пороха, приближаясь к барахтавшемуся на земле Тарасычу. Корзина за спиной пришельца моталась из стороны в сторону. Оказавшись возле старика, он снова поднял винтовку, целясь точно в лоб караульного – практически контрольный выстрел. Тарасыч испуганно завопил что-то вроде: я же ничего не сделал, за что? ЗА ЧТО?! И еще: боже правый, пощади!..

      …Удар в голову дубовым табуретом свалил «Семена» с ног. Карабин выскользнул из рук, правый сапог слетел, обнажив дырявый носок, из которого торчали пальцы. Пришелец рухнул на колючую проволоку, изодрав в клочья