Прозреть и воспеть. Гелия Мигулина

крах!»

      я же видел диаметрально маленький,

      сухонько узенький

      краешек твоего нежного платья из крема.

      я был слабенький,

      нечутко глупенький,

      что не схватил его

      при моменте первом.

      ты спала на громыхающем,

      солями обложенном

      юго-восточным ветром

      десантном флаге,

      где с волшебною гибкостью твоё тело было положено

      на туго изогнутом стяге.

      корабли уносили тебя,

      рисунок из кружев твоих ресниц,

      которыми ты разглаживала

      мятые щёки ветра,

      впялились мне

      в глаза с остротой спиц,

      вязавших море из фетра.

      горбы полудиких, исковерканных волн,

      уносили тебя прочь,

      брызгая на кожу и рот.

      и как смогли уговорить тебя всего в одну ночь

      оставить жемчужный бело-болезненный лёд,

      когда путь так отвратительно солон?

      17.09.2008 г.

      Четверик

      пришвартовалось ниже к домам близорукое небо,

      наблюдая движение человеческих косточек,

      вместо Гелии меня обозвало Глебом,

      понаставило вечером звёздных точек.

      небо, наблюдая движение человеческих косточек,

      прислонило ближе к поверхности свой голубой глаз.

      для неба люди – всего лишь чёрточки,

      вспыхивающие и гаснущие за раз.

      вместо Гелии меня обозвало Глебом,

      потянуло за подбородок, в морду дождём плюнуло,

      обмакнуло в лужу, как мякиш хлеба —

      никогда не чувствовала себя так мало, так глупо.

      понаставило вечером звёздных точек,

      координаты светил задрало вымпелом.

      на прозрачных качелях оттянутых мочек

      я к небу прямо в сердце вылетела.

      22.10.2008 г.

      .

      Чёрный

      на лице снова похороны;

      а в огонь (эпохальный!) льют и льют чёрную жидкость

      потухших стихотворений,

      в переизбытке её черноты подвожу тёмно глаза,

      чтобы красота моя

      не ходила на убыль и в сторону

      от моего лицевого щита.

      на лице по-прежнему похороны.

      наёмницы-плакальщицы безнаказанно

      опорожняют глаза литрами,

      разрывают нехрупкие прутики в

      клеткообразной и образной груди,

      чтобы освободить

      килограммовосотенный птицу-крик.

      им же больно!

      встань на цыпочки, эти крошечные чернявые точки

      не видят за собой гроба.

      ночной горшок безотходного неба

      опорожняется нам на головы,

      а мы радостно спим и смеёмся,

      не разжимая склеенной челюсти,

      веря, что самые противные дожди

      выгуливаются именно по ночам.

      мы откровенно удивляемся,

      поднимаем нарисованные брови,

      с нас сыплется штукатурка,

      а нос, как канализация, забит;

      искоса окна домов следят

      за нашей походкой,

      за мелкотой жестов, за цветами шкур,

      которые мы