Ученик дурака (сборник). Дана Сидерос

гирляндой

      следователь Декабрь.

      Как ты вёл себя, крошка?

      Не ври, не расстраивай старика.

      Кем работает брат? Где мама была

      шестого числа?

      Вспоминай, на-ка вот для памяти

      шоколад.

      Дальше сотни судов, без огласки,

      без суеты.

      Всем известен судья Мороз –

      ледяные глаза пусты,

      не жалеет даже сирот, этим и знаменит.

      Молоток стучит и стучит,

      колокольчик звенит.

      Осуждённых подержат в холодной

      несколько дней

      и отправят на север

      строить дом из белых камней,

      шить костюмы штатным Снегуркам,

      чинить полозья саней.

      Остальных кормят тем оливье,

      что остался в тазу на дне,

      и развозят на черной волге,

      запряженной тройкой коней.

      Я стою на станции Трубная

      (да-да, всё ещё на ней).

      Продавец блестящих повесток

      входит в вагон со мной

      и кошмарным поставленным голосом,

      прохаживаясь не спеша,

      завывает: купите открытку,

      порадуйте малыша!

      Сегодня у вас последний,

      последний,

      последний шанс.

январь 2014

      «Ну вот…»

      Ну вот.

      Я услышал.

      Утешь меня, дай мне повод

      считать, что ты понимаешь,

      с кем говоришь,

      когда проклинаешь

      короткий якобы повод

      и ноешь,

      что ты давно уже не малыш.

      Когда ты отчаянно просишь

      большого дела,

      ругаешь стрелу пера,

      мол, не так остра.

      Яришься, рисуешься,

      требуешь оголтело

      серьёзного отношения,

      равных прав.

      Я мог тебя взять в ладонь,

      залечить все раны,

      унять твою вечную дрожь,

      дурная ты мышь.

      Но нет, я пришёл

      с тобой говорить на равных.

      Так что же ты

      извиваешься

      и кричишь?

декабрь 2013

      «Не в финале – в разгаре…»

      Не в финале – в разгаре, посередине,

      острый гребень времени оседлав,

      весь свободный, словно рыбак на льдине,

      я плыву в темноту. Темнота тепла.

      Темнота убаюкивает и плещет

      песню старую, тихую, без затей:

      раздари все альбомы, цветные вещи –

      ни к чему они в темноте.

      Темноте всё равно, что внутри ты розов,

      нежен, ласков, красив, как осенний Крым.

      В темноте только текст и вот эта поза:

      мол, смотрите дети, поэт открыт,

      что-то тихим голосом говорит нам,

      ждёт, когда этот ужас

      кончится.

      Я пинком вышибаю подпорки ритма

      и с улыбкой смотрю, как текст

      корчится.

      Он уже не выглядит стройным,

      но пока

      даже так

      красивый,

      как встревоженный рой осиный.

      Поэтому