Пятьсот дней на Фрайкопе. Наит Мерилион

тешительно. Но стоит только собрать все воедино, добавить муки, яблок и сахара, включить духовку на сто восемьдесят, разлить чай по кружкам и позвать за кухонный стол дорогого тебе человека…

      Возможно, это и есть рецепт настоящего счастья.

      Часть 1. Уксус.

      Глава 1. Яйца, инфамы и туман.

      Выключить будильник, заправить кровать, почистить зубы и умыться, разгладить покрывало, надеть форму, уложить волосы, положить расческу на стол, взять расческу со стола, положить расческу на стол, разгладить покрывало, надеть мамин перстень, прочитать молитву, поцеловать перстень, посмотреть в окно – туман… Снова разгладить покрывало.

      Самая важная вещь в жизни Рин – цепочка. И не какая-то там золотая, а самая важная, та, которая жизненно необходима каждому человеку, – цепочка последовательных действий, и, если ее нет, жизнь превращается в непредсказуемый хаос. А что может быть хуже, особенно в мире, где за окном можно увидеть лишь туман?

      Включить свет, выключить, снова включить. Поставить четыре чайника, заняв все конфорки. Вручить белую буханку в механические руки хлеборезки, достать три десятка яиц, проверить, включены ли все четыре конфорки, вернуться к яйцам, посмотреть в окно – туман.

      Разумеется, Рин не осуждала всех тех, кто так страстно желал оказаться на этом промозглом, чужом фрагменте. Она просто их не понимала. И уж конечно, она оказалась здесь волей случая, а вовсе не потому, что об этом мечтала. Рин в принципе ни о чем никогда не мечтала. Это же просто потеря времени!

      Достать кастрюлю. Разбить яйцо. Бросить скорлупу в мусорное ведро. Снова разбить яйцо и снова бросить скорлупу в ведро. А затем повторить это действие еще двадцать восемь раз, и никто не позволит себе с сочувствием посмотреть на Рин, ведь это не болезнь: она просто готовит омлет на пятнадцать человек, и, конечно, она не виновата, что нужно повторить одно и то же тридцать раз подряд.

      Рин обожала готовить омлет: до того момента, как яичное месиво попадало на раскаленную сковородку, она могла быть собой и одновременно с этим считаться нормальным человеком.

      К слову о мечтах и пустой трате времени… Рин было шестнадцать, когда она влюбилась в Ранго. Не то что бы влюбляться плохо, Рин так не считала, но определенно последствия этого чувства были не самыми благоприятными. Ранго был из тех, за кем постель по утрам заправляли слуги; если он и молился Богу, то ради приличия, и в невесты он позвал самую нормальную девушку с идеальной родословной – полностью открытую Передатчикам импульса. А Рин нормальной не считалась и силу ни от одного мага, даже самого почетного на Кальсао, принять не могла. И все эти, с таким старанием вызубренные базовые заклинания так и не зажглись.

      Три чайника чая и один кофейник. Поставить на стол. Разложить омлет по тарелкам. Поставить на стол. Бумажные салфетки. Положить на стол. Поистине, утро – самое любимое время дня. Взять идеально ровный ломтик хлеба и положить на салфетку, которая лежит на столе, рядом с тарелкой, которая стоит на столе. Повторить действие пятнадцать раз. А дальше чашки и ложки. Есть омлет так не совсем правильно, по мнению Рин, но в этом доме за столом разрешены только ложки.

      Свадьба Ранго была такой бурной, что Рин опасалась, как бы их фрагмент не разломился, потеряв свою целостность. Рин так и просидела весь день дома в берушах. Это было дико, ведь в тот день она даже не уложила волосы. Никогда раньше Рин не болела: ни простудой, ни туманной лихорадкой.

      – Во-первых, это точно простуда, – заявила она маме, – во-вторых, мне уже лучше. Ну а в-третьих…

      В-третьих, обе знали, что первое и второе – это, конечно, ложь.

      И Рин в этом не виновата.

      Одно она знала точно: физическая болезнь – это печально, но болезнь душевная куда страшнее. Возможно, именно эта мысль и притянула в ее жизнь именно эту волонтерскую программу. На фрагменте, далеком от ее родного, где туман гуще, а люди холоднее. В доме, где она помогает тем, кого сломила не какая-то глупость, вроде чьей-то там свадьбы, а самая настоящая душевная болезнь. И она, Рин, была в этом доме самой нормальной. Ну, почти…

      – Да что за дрянь?! Опять белье не высохло!

      Рин даже не вздрогнула от бешеного крика из ванной. Это в первые дни она нервничала, и ложка в руке незапланированно звякала о чашку, теперь этот возглас был ей необходим так же, как и монотонное повторение простых, но очень важных действий, въевшихся в самую суть ее личности. Очередной день начался, и все будет хо-ро-шо, стабильно, неизменно, предсказуемо.

      Конечно, белье никогда не сохло за одну ночь. Это понятно даже трехлетнему ребенку на фрагменте с такой повышенной туманностью, но Оллибол каждое утро срывала гнев на влажных простынях, сетовала на непогоду, словно что-то могло поменяться, но нарочно не поменялось, чтобы насолить ей.

      На самом деле ее звали Оливия Бэйл, и сюда она приехала на стажировку в качестве медсестры. Многие подопечные не могли выговорить ее сложного имени, и очень скоро красивое и благородное «Оливия Бэйл» превратилось в смешное и нелепое «Оллибол». Ее это лишь позабавило, и с тех пор